, – никогда не бывало, да и быть, по всем известным резонам, не может, а если бы паче чаяния когда и случилось, то с такой малой командой тому форпостному командиру сильного неприятеля удержать и границы защищать никак будет не можно, а от домоседной команды, состоящей из таких людей, как значится выше, помощь, мнится мне, также будет не велика». На этом основании он признал необходимым, во избежание напрасного войску отягощения, в то время, когда резервная команда бывает в Яицком городке, домоседной команды вовсе не иметь, а городовые караулы содержать резервной команде, которой и состоять в ведении войсковой канцелярии. «Однако же, – прибавлял Чебышев, – если форпостный командир в случае нужном, сколько из той команды, когда будет требовать, а хотя и всю, на границы отпущать безо всякого прекословия, и тогда на те места, если будет нужда, определять из отставных казаков и из прочих, по их годности».

Уничтожение домоседной команды было принято войском с большим сочувствием, но Чебышев, опасаясь, что подобные распоряжения могут навлечь на него неудовольствие Военной коллегии и тех, которые лишались даровых доходов, торопился предупредить императрицу и просил, чтоб «от государственной Военной коллегии не было на мне за сие взыскания»[38].

Взыскания, конечно, не было, но было предложено ближе познакомиться с указами Военной коллегии.

«О благополучном окончании моей комиссии, – писал Чебышев графу Г.Г. Орлову[39], – хоть и есть должность уведомить вас, моего милостивца, но как то уведомление требует точной подробности, а правду за две тысячи верст еще и слишком показалось писать неловко, то донесу только, что я, сверх моего чаяния, за то, что продолжающуюся слишком шесть лет комиссию кончил, получил из государственной Военной коллегии о войске Яицком конфирмацию, которую я задолго до того повеления читал истинно много, но того ничего не нашел, для чего мне читать приказано, о чем осмелился и рапортом своим представить, а в перемене нынешних сотников прежними и ослушание сделал, только за то что мне будет – не знаю, а хорошего не жду. Чего для до тех пор, отец мой, изведи из темницы душу мой и тем избавь меня от таких переписок, от которых, кроме беды, ждать нечего. А чтоб не показалось вашему сиятельству все сие мной сделанное от упрямства, то прими, милостивый государь, труд прочесть тот мой посланный в коллегию рапорт и при оном от клеветников моих раскаяние, из чего и увидите ясно, была ли причина мне то делать, что сделал.

«В дополнение же сего моего чистосердечного изъяснения не только об этом, но и обо всем, что сначала и до сего дни происходило, если не поскучите, уведомиться можете от станичного атамана Нефеда Мостовщикова; только того страшусь, чтоб, убоясь, чего не утаил, ибо он со стороны старшинской славный был войску злодей, чего для нужно вашему сиятельству его обнадежить своей милостью. Тут-то услышите о Митрясовских корыстях, о храбрых поступках генеральских, как по лежащим казакам стрелял и о прочем, даже и о том, как с него, Мостовщикова, часы взяты. Если же чистосердечное раскаяние принести заупрямится, то постращай, милостивый государь, мной, что он для изобличения до приезда моего будет удержан. А я на милость вашего сиятельства о скором отсель своем возвращении обнадеясь, с радости и забыл, что по началу сего письма не устоял в своем слове, однако истинно нет еще и сотой доли».

Желание Чебышева было исполнено. Военная коллегия сама была не прочь отозвать человека, не сходившегося с ее взглядами и державшего сторону простых казаков. Пользуясь тем, что в числе кандидатов в атаманы казак Петр Тамбовцев был принят как старшинской, так и войсковой партиями, Военная коллегия утвердила его войсковым атаманом и указом от 15 января 1768 года предписала Чебышеву сдать дела вновь утвержденному атаману и возвратиться к месту своего служения. 12 февраля Чебышев получил этот указ, а 8 марта был уже в Петербурге, оставя войско Яицкое в прежнем согласии