– Я?! – растерянно воскликнула девушка. – Ах, да!.. Через несколько дней я уезжаю к своей тёте Адель в Верхнюю Нормандию, в Руан.

– Тётя Адель? – принялся вспоминать художник. – Та, что так и не вышла замуж?

Розали с удивлением взглянула на своего собеседника, и, отпустив его ледяную руку, быстро зашагала вперёд.

– Как?! Ты обижаешься?! – воскликнул Месье Валентайн, безнадёжно взмахнув руками. – Но ведь это правда! Она ведь не вышла замуж и никогда не выходила. Так ведь?

– Зачем несколько раз повторять слово «ведь»? – ответила девушка вопросом на вопрос. – Если бы ты писал рассказ или какое-нибудь другое произведение, оно бы получилось… Получилось…

– …Слишком малограмотным и скупым, – подхватил художник.

Несколько минут они молчали, медленно шагая к проспекту Бурдоне. Розали смущённо опустила голову вниз и внимательно разглядывала свои туфельки, словно видит их впервые. Художник, наоборот, шёл с гордо поднятой головой, наблюдая за позолоченными солнцем мягкими облаками.

– И всё-таки, если начинать писать книгу, то, – для начала, – нужно подумать, вернее, даже продумать и записать каждую замысловатую фразу, затем выстроить их в определённом порядке, и только потом, в конце, воссоединить их с текстом – наполнить произведение моральностью. – Рассуждал художник. – Потому что, книга без моральности – никакая не книга, а обычная брошюра, которую никто никогда не прочитает просто так, для удовольствия.

Девушка с интересом вслушивалась в его речь. Она даже подумала, что эта самая речь и есть той замысловатой фразой, которая когда-то поможет другим, таким же замысловатым фразам, вместе создать целую моральность одного большого произведения.

– Так, твоя тётя живёт в самом Руане? – спросил Валентайн, приблизившись к своей спутнице.

– Да! То есть, нет! Не в городе – за его пределами, недалеко.

– В пригороде?

– Да.

– Хм-м.

Месье Валентайн задумался, почёсывая свою бородку. Мимо него пронеслись две девушки, лет шестнадцати. Увидев мужчину пленительной красоты с пугающим волчьим взглядом, они решили обойти его «десятой дорогой». Художник в ответ на их реакцию только пожал плечами.

– И как долго ты там будешь? Неделю?

– Я планирую остаться там до августа.

– До августа? – вскричал Валентайн, выпучив глаза. – Это ведь почти два месяца!

– Да, – согласилась девушка.

Художник ничего не ответил. Он только вздохнул и словно погрузился в глубокое отчаяние.

Девушка улыбнулась и сказала:

– Не волнуйся, с работы меня отпустили. У меня ведь почти два года не было каникул. Я вернусь…

– Целых два месяца в молчании, наедине со смертной скукой, – пробормотал он.

– Не волнуйся, я привезу тебе птичку – соловья. Помнишь, ты хотел птичку? Моя тётя очень любит певчих птиц. В особенности…

– …Красного кардинала, – подхватил художник. – Да, я знаю. Ты рассказывала мне об этом когда-то. Однако эта птица привлекает не так пением, как яркой окраской. Правда, ведь?!.. А я люблю слушать пение лесной завирушки. Ты слышала?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Эта птица нисколько непривлекательна – напоминает воробья. Но её пение, её голос!.. – Месье Валентайн на минуту задумался. – Ведь у птиц это тоже называется голосом? Я имею в виду: «оно» характеризуется, как голос? – Художник принялся делать медленные, плавные круговые движения руками, желая объяснить задуманное жестами. Однако попытки оказались бессмысленными; девушка не поняла его намёков.

Осознав безуспешность своих действий, Валентайн поражённо опустил голову. Спустя несколько секунд он приподнял её, улыбнулся, и неожиданно для Розали, резко приблизился к ней настолько близко, что она даже испугалась не на шутку.