Маленькая колибри зависла над конусообразным цветком, который я видела впервые. Соцветия его, в два раза больше человеческой ладони и словно сошедшие с полотен Джорджии О’Киф[73], по краям были красными, а в глубине – розовыми, и каждый лепесток словно вырастал из другого.
Я ела, как сильно изголодавшийся человек, и мне даже было стыдно за такой волчий аппетит. Казалось, в жизни не ела такой вкусной яичницы с золотистыми желтками, не пила такого сладкого апельсинового сока и ароматного кофе. Я намазывала лепешки маслом и сливовым джемом, едва удерживаясь от того, чтобы не облизать пальцы. Как может женщина, потерявшая мужа и сына, завтракать с таким упоением?
Потом я отправилась бродить по саду Лейлы, понимая, что потрачу не один день, а то и не одну неделю, прежде чем изучу все его потаенные уголки. Крошечные алтари и зеркальные прудики, всевозможная мозаика, керамические и каменные фигурки животных, зеленые сердечки и полумесяцы, созданные в результате искусной стрижки, и чудные волнистые кактусы, похожие на новый вид человечков, что притаились за ступенчатыми стенками.
Я стояла в одном из таких закутков, любуясь на всю эту красоту, когда меня окликнула Лейла.
– Тут росли одни сорняки да мелкий кустарник, когда я купила эту землю, – сказала она, подойдя ближе. – Все эти растения мы переносили из других мест, постепенно высаживая сад.
Давным-давно когда-то мы с Ленни любили ходить в японский садик в парке Золотые Ворота. А однажды, на мой день рождения, он повел меня на ярмарку цветов. Но ничто не могло сравниться со здешним буйством красок, где растения переплетались, стремясь все дальше и дальше в своей неудержимости.
– Ваш сад – настоящее произведение искусства.
– Я очень долго не расставалась с ножницами, постоянно носила их в сумке, – призналась Лейла. – Когда мне попадалось новое растение, я отрезала отросток и несла его домой. Тут все очень легко приживается. Достаточно просто воткнуть ветку или прутик в правильно подготовленную землю и регулярно их поливать. Кроме орхидей. Орхидеи нужно выкапывать. И идти за ними в горы.
У меня тогда был любовник, – продолжила Лейла. – Паскаль, ботаник из Бельгии. Так вот: мы по несколько дней пропадали в горах и возвращались с полным мешком экземпляров, которые тут прежде и в глаза не видели.
Я спросила, продолжает ли она ходить в горы и искать новые растения. Лейла покачала головой:
– Да нет, у меня тут другая проблема нарисовалась. По моим венам и артериям гуляет кровяной сгусток, и его никак не могут отследить. Он ведет себя прямо как крокодил: прячется где-то там, и не знаешь, в какой момент он выскочит и сцапает тебя. Ну и, соответственно, большая физическая нагрузка мне противопоказана.
Как бывший медицинский иллюстратор, я слышала о синдроме, описываемом Лейлой. Скорее всего, речь шла об артериовенозной мальформации. Помнится, мне довелось делать пару иллюстраций на эту тему для какого-то учебника, и я даже помнила их: на одной – норма, на другой – спутанный клубок артерий, затрудняющий кровоток или делающий его невозможным. Последствиями были судороги, приступы эпилепсии, инсульт. Или даже смерть.
– Но ничего страшного, – сказала Лейла. – Я взяла у гор все, что только возможно.
Я сладко потянулась в гамаке. Планов никаких – не надо идти на экскурсию или покупать безделушки, чтобы увезти их домой. Ведь у меня не было ни дома, ни желаний, разве что вернуть то, что вернуть невозможно. И вот я просто лежала, глядя на небо, пока меня не сморил сон.
Проснулась я через пару часов от голоса Лейлы. Она стояла надо мной – в одной руке кельма, в другой – подливочный раствор. Как оказалось, все утро она укладывала плитку перед сауной. Лейла показала мне одну: круг из рыбок на синей глазури.