Вскоре на «Астрильде» часовой замолк. Усыпила шведа тихая ночь.

Походил, походил часовой на «Гедане». Скучно одному. Прислонился к мачте и тоже заснул.

К утру сквозь сон почудился часовому с «Гедана» скрип уключин.

Швед вздрогнул, приоткрыл глаза. Кругом туман. Дует лёгкий утренний ветер. Трепещется на мачте шведский флаг. Прислушался швед – скрип повторился.

«Что бы это?» – подумал часовой, подошёл к борту.

И вдруг – швед даже не поверил своим глазам, подумал, не сон ли, – увидел часовой вначале одну, потом вторую, потом сразу много лодок.

Швед кинулся к другому борту – и там лодки. В лодках солдаты. И тут швед понял.

– Русские! – надрывая голос, закричал шведский часовой.

«Русские!» – эхом пронеслось над Невой.

– Русские! – тревожно отозвалось в трюме.

И сразу корабль ожил. Выбежали на палубу перепуганные офицеры. Заметались, не понимая, в чём дело, заспанные солдаты.

А русские лодки тем временем подошли к фрегату. Облепили лодки фрегат со всех сторон. Словно муравьи на сахарную голову, стали карабкаться по крутым бортам «Гедана» русские солдаты.

Первым на палубу ворвался Меншиков. Блеснул в руках Меншикова дымящийся пистолет, ловко заиграла острая шпага.

– Эка, какой ты, швед, глупый! – приговаривал Меншиков и колол направо. – Не ходил бы ты, швед, в чужие земли! – и колол налево.

Между тем над Невой поднялось солнце. Туман рассеялся. Стал виден и второй шведский корабль, «Астрильд». И на «Астрильде» идёт бой. На «Астрильде» – сам Пётр. Хорошо заметна высокая фигура Петра. Пётр улыбается Меншикову: понимает, что шведам не отбиться.

Однако нелегко далась русским победа. Геройски сражались шведские корабли. Стыдно им было русским лодкам сдаваться в плен. А всё же пришлось.

В честь победы русские отлили медаль с надписью: «Небывалое бывает» – так сказал Пётр про эту победу.

Пустынны берега реки Невы: леса, топи да непролазные чащи. И проехать трудно, и жить негде. А место важное – у моря.

Через несколько дней после взятия Ниеншанца Пётр забрал Меншикова, сел в лодку и поплыл к устью Невы.

При самом впадении Невы в море есть остров. Вылез Пётр из лодки, стал ходить по острову. Остров длинный, плоский, словно ладошка. Хохолками торчат хилые кусты, под ногами мох, сырость.

– Ну и место, государь! – проговорил Меншиков.

– Что – место? Место как место, – ответил Пётр. – Знатное место: море.

Пошли дальше. Вдруг Меншиков провалился по колени в болото. Рванул ноги, стал на четвереньки, пополз на сухое место. Поднялся весь в грязи, посмотрел на ноги – одного ботфорта нет. Остался в грязи ботфорт.

– Ай да Алексашка, ай да вид! – рассмеялся Пётр.

– Ну и места проклятущие! – с досадой проговорил Меншиков. – Государь, пошли назад. Нечего сии топи мерить.

– Зачем же назад, иди вперёд, Данилыч. Чай, хозяйничать сюда пришли, а не гостями, – ответил Пётр и зашагал к морю.

Меншиков нехотя поплёлся сзади.

– А вот смотри, – обратился Пётр к Меншикову. – Жизни, говоришь, никакой нет, а это тебе что, не жизнь?

Пётр подошёл к кочке, осторожно раздвинул кусты, и Меншиков увидел гнездо. В гнезде сидела птица. Она с удивлением смотрела на людей, не улетала.

– Ишь ты, – проговорил Меншиков, – смелая!

Птица вдруг взмахнула крылом, взлетела, стала носиться вокруг куста.

Наконец Пётр и Меншиков вышли к морю. Большое, мрачное, оно верблюжьими горбами катило свои волны, бросало о берег, било о гальку. Пётр стоял расправив плечи, дышал всей грудью. Морской ветер трепал полы кафтана, то поворачивая лицевой зелёной стороной, то внутренней – красной. Пётр смотрел вдаль.

Там, за сотни вёрст на запад, лежали иные страны, иные берега.