Бросив липкое дерево, музыкант помчался вверх, поскальзываясь, падая постоянно, цепляясь за колючие ветки, расшибая колени о камни. Нацелился сразу на вершину, но тотчас сообразил, что до нее не добраться, да и не нужно это. Снова блеснула молния, и он невольно обернулся, надеясь разглядеть в ярком миге света то одноглазое, что скрывается между ветвями, но ничего не увидел кроме поседевшей на мгновение ночи.

Что-то прикоснулось к его ноге – что-то холодное и мягкое, и тотчас вновь защелкала жуткая трещотка. Музыкант машинально отдернул ногу, но та съехала по мокрой грязи. Он поскользнулся, упал руками в воду, но, подгоняемый рычанием со всех сторон, вскочил так быстро, что потерял уверенность в том, падал ли вообще.

Молнии не унимались, а гром вторил без перерыва, тотчас, словно спаяны они были в единое целое.

Лес закончился, но темень вокруг стояла по-прежнему невыносимая – решительно ничего не было видно. Только когда молнии в какой-то момент разорвали это черное покрывало, он заметил, что бежит уже не среди деревьев и кустов, а по ровному, хоть и разбитому ямами полю. Вдруг подумалось, что теперь можно немножко успокоиться, передохнуть, но тотчас где-то рядом раздался яростный рык.

Прошло немало времени, прежде чем музыкант разглядел в черноте ночи огонек. Спустя минуты к нему прибавился второй, а потом сразу несколько. Это были огни человеческого жилища, свет из окон. В блеске молнии музыкант успел различить огромное строение впереди и по общим очертаниям сообразил, что перед ним храм или монастырь.

Он налетел на дверь его и стал тарабанить изо всех сил, пытаясь этим грохотом переорать ливень, и все оглядывался в поисках жутких зеленых глаз. Но тут в голову пришла совсем другая мысль, и кулак, пытавшийся выбить дверь, разжался, рука остановилась. Что если это даришанский монастырь? Шварзяки ведь давно сообразили выгоду в почитании не только ханараджи, но и государственной религии, сами себя назвали поборниками веры и защитниками богов, сколько бы их там ни было. Обвешанные символическими даришанскими кольцами, демонстративно религиозные, они обрушивались на почитателей других религий и сект, недовольных диктатом власти в вопросах веры. Слишком безграмотные, чтобы понимать и слишком циничные, чтобы верить, они прикрывались щитом веры во всех своих злодеяниях точно так же, как и щитом верховной власти. И представители религии, по крайней мере, государственной, даришанства, отвечали им взаимностью, раздавали регалии и титулы, вносили имена главарей шварзяков в молитвенные списки и освящали оружие, которым те потом крушили головы несчастных, перешедших им дорогу, будь они хоть трижды даришанами. И разумеется, им давали кров в даришанских монастырях…

Музыкант хотел глянуть на формы башен и крыш в свете следующей молнии, но не успел – дверь зашумела и в проем высунулась голова в плотно облегающем череп капюшоне.

– Чего надо? – злобно спросила физиономия сиплым голосом.

Музыканту подумалось, что даже «я вас люблю» этот голос произнес бы так, будто вот-вот топором хватит.

– Пустите переночевать, – сказал музыкант, а сам все пытался рассмотреть очертания стен.

– Пошел вон, – прошипела голова, и музыкант обратил внимание, что на той нет ни бровей, ни ресниц, да и зубов во рту, похоже, тоже не имеется.

Дверь начала было закрываться с дьявольским скрипом, но почему-то приоткрылась снова, и физиономия выросла обратно.

– Музыкант, что ли? – спросила голова.

– Да.

– Иди.

Музыкант развернулся, чтобы уходить, но голова раздраженно остановила его:

– Внутрь иди, бестолочь!