Судорожно передохнув, Никодим Вельяминович посмотрел впереди себя, пытаясь понять – что там происходит в очереди. Одна из вышеупомянутых тётушек успела нагрузить поднос котлетками, марципанами, жирным бараньим боком, залитым густой подливою, салатиками такими и сякими (дабы уважить мечту о похудении), какими-то соками, каким-то чайком с вафельками, после чего размеренно отплыла в зал, бросив через плечо своей товарке:

– Что-то сегодня и аппетита прямо нет…

Никодим Вельяминович вздохнул вторично – так же, с судорогой – и воззрился на единственное одушевлённое тело, вставшее на его пути к обеду.

Мадама сравнительно необъятных форм, покрытая зелёным платьем с брошью, думая, что она вытягивает давно исчезнувшую в туловище шею, нависла плоским лицом над лотками с яствами.

– А это что это? – спрашивала она у замызганной девочки на раздаче, осторожно тыкая коротким до убогости указательным пальцем в коричневую субстанцию.

– Бефстроганов, – отвечала девочка.

– А с чем он?

– Где?

– Вот. Тут вот.

– А… Это соус такой. Пикантный.

– Свежий?

– Сегодня только приготовили.

– Нет, – говорила тётушка, убирая пальчик. – Не буду.

«Йоп твою мать!!!» – неожиданно взорвалось внутри у Никодима Вельяминовича.

Позднее в официальном заявлении городских властей, адресованном жителям Пиздецка, действия гражданина Витийкина в институтской столовой назовут «вышедшими за рамки правового поля» и «нуждающимися в особой оценке экспертного сообщества», но, по сути, реакция нашего героя легко прогнозируема; и кто знает – ходи промеж нас больше людей с положительными начатками гениальности, какая бы нарисовалась статистика инцидентов, подобных тому, о котором мы ведём сейчас речь?! Сколь часто, на самом деле, малозначительные роковые детали, видимые нам, бывают поняты неправильно или вообще пропущены мимо интуиции, а вот потом, когда гром граахнет, и разверзнутся хляби – всё становится очевидным до провокативности, и побуждает нас хвататься за голову, и бьётся пуще, чем пепел Клааса. Но – поздно! Среда заела, съела и покрыла место действия густым смрадом отрыжки.

Пир духа у дуэта с пивом, похоже, завершался клинической стадией. Хмыри восседали чинно, изредка пробрасывая друг другу отдельные таинственные термины. Один, например, тихо говорил:

– Шитька… шитёк…

Другой откликался так, будто получал контейнер со шпионским инвентарём:

– Цаца-параноид… – и добродушно подмигивал, – крем-брюле…

– Форш… – сомневался первый.

– А мне много и не надо! – разводил руками второй. – Сыр, масло, коровьи яйца!..

– И, – закрывал тему первый. – И.

Тётушка, которой предстояло перевернуть жизнь Никодима Вельяминовича, всё ещё застила её, продолжая осведомляться и пуская в ход короткий пальчик:

– А скажите, а эти щи, они очень кислые? А то мне кислого нельзя.

– Сутошные, – терпеливо объясняла замызганная девочка.

– Да? Сутошные?.. Не знаю, взять, что ли… Ну, положите чуть-чуть. Я много не буду… А чтой-то у вас фондю давно нет?

– Не делаем мы теперь фондю. Плохо брали.

– Да как же это?! Плохо брали! Я всегда брала!.. А чего здесь, в лоточке?

– Сырники.

– Сырники?.. Взять, что ли?.. Они у вас с курагой?

– С курагой, с изюмом.

– Ну, тогда я два возьму. Хотя… Нет, два! Только… ой-ой, нет, этот не надо. Он подгорелый какой-то. Нет, подождите… Переверните вот этот… какой-то он… А рядом с ним? Нет, нет, вон тот…

– Хорошие…

– Хороший, да?.. Ну, кладите… что ж теперь делать…

– И этот тоже?

– И этот… Сметаны тоже… Пировать уж, так пировать. Значит… Ой, чтой-то я салат-то не взяла. Мать честная! Ведь думала же!.. Так, какие тут у нас?..

– Сырный есть, витаминный, со свежими овощами. Ещё фруктовый.