Меня окатило яростью. Буджуни коротко поклонился, соглашаясь на условия короля, и поспешил прочь. Я в отчаянии наблюдала, как он скрывается в коридоре. Не успели мы встретиться – и вот нас опять разлучили!

– Ну, чему ты хочешь научиться сегодня? – мягко поинтересовался Тирас.

Я проглотила слезы, надеясь, что они погасят полыхающий в груди гнев. Затем подняла глаза и коснулась губ. Тирас нахмурился, темные брови молниями сошлись к переносице. Воздух между нами вспыхнул от смущения – и чего-то еще, чему я не могла подобрать названия. Я коснулась губ настойчивее и указала на буквы. Лоб короля разгладился.

– Ты хочешь знать, как они произносятся?

Я кивнула и, будто прислушиваясь, поднесла к уху сложенную чашечкой ладонь.

– Звук? Тебе интересно, какие звуки они могут издавать?

Я медленно выдохнула и кивнула. Недавнее отчаяние отступило.

Тирас потратил добрый час, называя каждую букву и перечисляя звуки, которые они могли издавать сами по себе и в сочетании с другими буквами. Он гудел, жужжал, прицокивал, а я напряженно следила за движениями его рта. Конечно, я могла повторять все эти звуки лишь мысленно, но все равно округляла и вытягивала губы вслед за ним, прежде чем нанести значок на бумагу. Король был на удивление терпелив, особенно учитывая его вспыльчивый характер, – и я задумалась, как бы он отреагировал, если бы я могла задать все вопросы, которые теснились у меня в голове. Но я не могла, поэтому он продолжал рассказывать про буквы и их звучание. Порой я хмурилась или требовательно стучала по листу, и тогда он повторял медленнее. Когда Тирас начал вышагивать по комнате, будто запертый в клетке лев, я притянула его обратно к столу и жестами попросила написать названия всех предметов в комнате. Тот отверг бумагу, взял уголь и краски и начал писать прямо на вещах.

– Потом это просто отмоют или закрасят, – объяснил король с беспечностью человека, который сам никогда ничего не отмывал.

Я беззвучно рассмеялась, глядя, как он заполняет мою комнату словами. Расписав мебель и стены, Тирас с увлеченностью ребенка принялся рисовать предметы за пределами замка: животных, цветы и деревья. Я охотно включилась в игру, потому что художник из меня был явно более опытный, и он подписал каждый мой рисунок и назвал каждую букву в нем, чтобы я могла соотнести их со звуками.

Принесшая ужин служанка ахнула, войдя в комнату, но король отослал ее величественным жестом, и ту как ветром сдуло. Судя по всему, она разболтала об увиденном остальной челяди, потому что никто не стал ругать меня за испорченную мебель или стирать слова.

Я провела с Тирасом целый день. А когда он ушел, еще долго бродила между вещами, обводя пальцами их названия и мысленно повторяя звуки. На щеках пролегли две мокрые дорожки. Это был самый счастливый день моей жизни. В ту ночь, как и раньше, слова вернулись ко мне во сне и принялись мотыльками кружить над головой. В этом сне я могла говорить, мой язык двигался свободно, а голос не был заперт в горле. Более того, я могла повелевать словами. Я шагала по крепости, с легкостью отпирая двери и отодвигая мебель, пока не очутилась на балконе, охваченная страстным желанием летать.

Я выдохнула слово летать, прижала его к груди и велела телу воспарить над каменными перилами, точно марионетка из своего самого ужасного воспоминания. Когда я взмыла в небеса, ко мне присоединился Принц кукол – невольный виновник моего сиротства. Мы поднимались все выше и выше, пока Принц кукол не превратился в огромного орла с белой головой и черными крыльями. С ним я уже не могла состязаться, поэтому просто легла ему на спину, обвила шею руками, и мы вместе полетели к горизонту, пока джеруанские холмы не начал золотить рассвет. Тогда орел вдруг исчез, и я рухнула вниз, отчаянно цепляясь за воздух и не в силах вспомнить ни одного слова для своего спасения.