– Риккардо!

– Иду, мам!– Риккардо отошёл от окна.

Каждый год, после праздничного ужина в честь Дня Независимости, отец выпивал бокал красного вина из личных запасов деда Риккардо, произносил тост, в котором восхвалял всех родственников, а затем торжественно вручал матери билеты в Италию, но в этом году всё было иначе.

После ужина он попросил чашку чёрного кофе и закурил прямо за столом. На вопрос матери «всё ли в порядке?» отец засунул руки в карманы брюк и посмотрел на Риккардо, который съежился под его пристальным взглядом, не понимая, чем мог его разозлить, и в тишине, нарушаемой лишь тлением сигареты, слушал собственное сердцебиение. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два.

Пепел, который отец ни разу не стряхнул, упал ему на колени. Отец потушил окурок об остывший стейк в тарелке и сообщил, что на фабрике проблемы и свободных денег нет, поэтому они остаются в Деренвиле.

Мать предложила обратиться за финансовой помощью к её родителям: они с радостью купят билет для внука, на что отец ответил, что Риккардо, в его тринадцать лет, пора бы оторваться от материнской сиськи и стать настоящим мужчиной. Что именно он подразумевал под «настоящим мужчиной», отец не пояснил, но вопрос о поездке больше не поднимался.

Летние дни, проведённые в Деренвиле, напоминали изощрённые средневековые пытки, о которых Риккардо читал в книгах: подробное описание увечий и прилагающиеся к тексту иллюстрации надолго лишили его спокойного сна. Особенно его поразил метод, применяемый инквизиторами к неразговорчивым обвиняемым. Он назывался «тиски». Пальцы жертвы помещали в железные прутья и закручивали винт до тех пор, пока несчастный не начинал кричать от пронизывающей боли, в иных случаях – пока не раздастся хруст поломанных костей.

Деренвиль тоже был тисками.

От скуки Риккардо читал и перечитывал всё, что попадалось ему на глаза: книги, журналы, старые газеты, хранившиеся в подвале, этикетки и ценники, шутки на коробках с хлопьями; он залез даже в отцовскую библиотеку, заполненную экономическими трактатами, и когда в доме не осталось ни одного листка бумаги, не побывавшего в его руках, Риккардо нашёл себе новое развлечение: он наблюдал за одноклассниками из окна.

Они гоняли на велосипедах с восьми утра: то на озеро, то за молочными коктейлями в «Крабовый утёс», то просто наперегонки.

Риккардо подбегал к окну всякий раз, когда слышал визг тормозов и крик «кто последний – тот тухлая котлета!».

Мальчишки смеялись. И Риккардо смеялся вместе с ними.

Он представлял, как обгоняет Чака – самого ловкого и быстрого из их шайки, обгоняет, но падает на повороте. Чак тормозит, смотрит на Риккардо и заливается гомерическим смехом, а затем протягивает ему руку и предлагает отметить их общую победу парочкой горячих бургеров в «Крабовом утёсе».

Все смеются. Риккардо тоже смеётся.

– Риккардо!

Риккардо вышел из комнаты и демонстративно хлопнул дверью, чтобы мать поняла: он услышал её.

Она лежала на диване в гостиной и прижимала мокрое кухонное полотенце ко лбу. Головные боли, вызванные духотой, мучали её шесть дней в неделю, а в седьмой, который всегда выпадал на вторник, она неожиданным образом исцелялась. Чудодейственный покер с подругами – вот её лекарство. Но сегодня была среда.

– Какого дьявола ты не спустился, когда я позвала тебя в первый раз? – она посмотрела на сына.

– Я не слышал, извини.

– Не слышал он,– мать закрыла глаза.– Буду умирать, ты и не заметишь. Не услышишь. Да, Риккардо?

– Извини.

Она перевернула полотенце другой стороной.

– Сходи в аптеку.

Хихикающий садовник в грязных ботинках пересёк прихожую и спрятался в кухне, оставив за собой вереницу следов из земли и песка. Пожилая домработница, влетевшая в дом после него, ругалась и грозно размахивала пушистой щёткой. Риккардо улыбнулся и указал на ванную комнату. Женщина с благодарностью кивнула и отправилась на поиски нерадивого работника.