Тот кивнул:

– Стойгнев справный хозяин, у него отдохнете.

Стойгнев со смешанным чувством наблюдал, как во двор въехал конный отряд. Войт покосился на пришлых, затем требовательно посмотрел на Стойгнева, тот отлепился от окна и кликнул жену и дочерей.

Когда семейство вышло во двор, пришлые слезли с седел. Усатый сразу устремился к колодцу. «Журавль» покорно согнулся. Донесся слабый плюх. Гридень сбросил рубаху в пыль, потянул ведро. Веревка натянулась, ведерко застыло над головой, с края ведра на спутанные волосы Буслая пал прозрачный ломоть. Льняные вихры прилипли к голове, холодная волна наткнулась на крученую гривну, сердито зашипела, шея окуталась облачками пара. Потеплевшие струйки скользнули по обнаженной спине, ласково пригладили под левой лопаткой косой шрам. Земля влажно охнула, в стороны порскнули шарики намокшей пыли.

Войт с высоты седла обратился к хозяину подворья:

– Здрав будь, Стойгнев. Не откажи принять людей князя Яромира, сегодня у них был трудный день.

Стойгнев развел руками:

– Гость в дом – бог в дом.

– Они людей Корчуна побили, разбойного нападения можно не бояться.

Жена Стойгнева – женщина с суровым лицом – всплеснула руками, две дочери в длиннополых сарафанах ойкнули. Стойгнев открыл рот – аспид пролетит, не обломав крылья.

– Отож, – только и молвил хозяин.

Войт кивнул:

– Мы щас в лес, надо зарыть останки, не хватало возле жилья умрунов.

Стойгнев бросил взгляд на багровый щит Дажьбога, брови сошлись на переносице.

– Так ночь скоро.

– Успеем, – заявил войт непререкаемо и свистнул подручным.

Конь с места взял галоп. Отряд всадников устремился к стене леса. Стойгнев отмахнулся от поднятой пыли, оглянулся на жену, та мигом исчезла в доме: придется постараться для гостей.

Отроки привязали коней, споро расстегнули подпруги, со спин животных свалились седла. Вьючные кони облегченно вздохнули, когда поклажа переместилась наземь. Стрый, наблюдая одобрительно, кивнул хозяину, а плескающемуся гридню крикнул:

– Буслай, хватит полоскаться, лягухой станешь.

– Авось, не стану, – буркнул воин и поспешно опрокинул на себя ведро. Двор заполнило шумное фырканье.

Стрый стянул рубаху, способную укрыть коня в непогоду. С довольным ревом повел плечами. Под кожей забегали упругие шары мускулов, застарелые шрамы надулись от притока крови сытыми пиявками. Воевода подставил волосатую грудь уходящему солнцу, пальцы нырнули в меховой покров, лицо сладко перекосило. Ногти чесали кожу с тонким хрустом, будто кот обдирал леща.

– Что стоишь? Окати водой! – прикрикнул он на Буслая.

Ведро спешно исчезло в прохладном срубе. Гридень выволок наружу, взмахнул руками, и солнце окрасило струю багрецом. Воевода вздрогнул, с губ слетел довольный рык, могучие лапы растерли капельки, повисшие бусинами на волохатой груди. Стойгнев кивнул притихшим дочерям, те мигом подскочили к воеводе и со смехом и шуточками принялись обмывать мощное тело.

– Добро! – провозгласил воевода.

От мощного баса попряталась дворовая живность. Пес в конуре подумывал выломать стенку и сбежать. Даже дружинные кони неспокойно переминались.

Тонкие руки молодок зарылись в густой волос груди и спины, так что воевода скорчил довольную рожу.

Буслай завистливо прищелкнул языком и подошел к Люту; с мокрых портов стекали мутные струйки, за гриднем потянулась цепочка шариков мокрой пыли. Жена Стойгнева мигом оказалась рядом, протянула рушник.

– Благодарствую, матушка, – сказал гридень с легким поклоном.

Мягкая ткань бережно прошлась по мокрой коже, неспешно выпила влагу. Буслай обтерся до хруста и с поклоном отдал рушник.

Лют переглянулся с отроками, в воздухе повисли сдержанные смешки: купание воеводы напоминало помывку матерого кабана, такого же волохатого, мощного и вонючего.