Невозможность заниматься любимым делом.

Само собой, это не исчерпывающий список. Это ключевые направления и наиболее частые проявления.

Есть эмоциональные структуры, которые обыкновенно со страхом не связаны: дружба, альтруизм, любопытство, творчество… Во-первых, потому что они принципиально позитивны, и приклеить к ним опасения довольно непросто. Во-вторых, потому что они не так важны для массовой личности. Другое дело, что в невротической форме страх можно проассоциировать с чем угодно. Скажем, дружба вполне может быть отягощена опасением предательства, равно как и такое глубоко положительное явление, как секс. Альтруистические интенции могут ассоциироваться с боязнью унижения, а любопытство – с опасностью. Но это не базовое, а поверхностное, наученное, невротическое. О невротических страхах чуть ниже.

Теперь вернёмся к началу. Страх оценивается как плохое, негативное, дурное, осуждаемое, скверное чувство. Он неприятен. Есть исключение: дети часто любят страшилки, любят пугаться (об этом я написал статью «Радость детского ужаса»), но этот период здорового отношения к страху быстро проходит. Страх вызывает протест, а работа со страхом сводится к попытке его преодолеть. Это иногда получается. Скажем, прыгать в первый раз с трамплина (или с парашютом) страшно. Субличность, в которую заложена инструкция держаться подальше от высоких обрывов, пытается запретить это безрассудство. Поначалу даже иногда удачно.

После борьбы воля может пересилить страх, и субличность, обнаружив, что выжить всё же удалось, и даже без потерь, отказывается от своего запрета иногда немедленно, иногда постепенно. Делает исключение для этого конкретного действия.

А вот, скажем, в случае с выговором начальства этот механизм не работает. Начальство поругалось, настроение испортилось, репутация в глазах начальства очевидно упала – ущерб налицо. Продолжаем бояться.

Страх – обучаемая субличность. Если ребёнка в детстве покусал хорёк, то ребёнок будет бояться хорьков ещё долго. Возможно, всю жизнь. «Кошка, однажды севшая на горячую плиту, больше никогда не сядет на горячую плиту, и на холодную тоже».

Положительный стимул в сочетании с отрицательным подкреплением даёт нам классический невроз. Если мы боимся чего-то хорошего, потому что когда-то раз или два (а хоть бы и больше: частота подкреплений и их сила – взаимозаменяемые вещи) от этого случились неприятности, то мы вряд ли будем чувствовать себя счастливыми.

Невротическую связку в принципе может расцепить любой психолог, но мы сейчас не об этом.

Субличность страха не очень в курсе, насколько мы с вами разумны, и насколько способны не делать глупостей. Всё, чего он от нас хочет – чтобы мы были живы, здоровы, благополучны. Мы же тоже хотим именно этого? Надо понимать, что страх – не антагонистический противник наших свершений, он свой, наш, он заботится о нас. А то, что он иначе понимает, что необходимо, а что ни в коем случае нельзя – ну а чего вы хотели? Ему кто-нибудь объяснял?

С самого детства субличность, ведающую страхом, гоняли поганой метлой по закоулкам подсознания. Ругали, осуждали, порицали. А она всё равно продолжает выполнять свои благородные функции – заботиться о нас. Ну, правда, и о себе тоже не в последнюю очередь. Потому что все наши субличности – это тоже мы.

Ну и что вы хотите от бедной субличности страха, если с ней никто никогда не общался, никто никогда не строил отношений, никто не объяснял, что такое хорошо или плохо, никто не благодарил за заботу, а только ненавидели и отворачивались? У вас слеза на глаза не наворачивается от этой картины? У вас вообще хватает совести так относиться к части себя же самих, которая о вас заботится?