В науке принятые многими учеными допущения и сами категории, скрытые и явные, Томас Кун назвал «парадигмами». Парадигма – это общепризнанное представление о том, что возможно в реальности, это границы допустимого исследования и предельные случаи. Она задает рамки, когда ученый должен понять, правильны ли его идеи и можно ли считать явление «фактом».

Научная парадигма работает таким же образом, как индивидуальная, культурная или принятая какой-то организацией система допущений о реальности. Личные категории по своей природе консервативны – это консерватизм успеха. Имея простой набор устойчивых категорий и простые врожденные реакции на мир, нам не нужно все переоценивать или измерять заново, чтобы понять, соответствует ли оно реальности: наши друзья сохраняют те же устойчивые черты характера, с которыми мы сталкивались, когда виделись последний раз; комнаты продолжают существовать, после того как мы их покидаем; мир становится легко управляемым и послушным.

В науке парадигма обеспечивает устойчивость системы знаний, опять же ценой невосприимчивости к новой информации. Наука не есть что-то особенное; в конце концов, ею занимаются люди, обладающие тем же психическим устройством, что и все мы.

Если несколько отдельных исследователей принимают одну парадигму, это позволяет им совместно изучать одну четко-очерченную область науки, согласовывать (а чаще оспаривать) усилия и сравнивать достижения. Общая парадигма позволяет им обсуждать данную область на специальном языке и со стандартными допущениями, подобно тому, как жители провинциального городка обмениваются местными словечками и прибаутками.

Продуктивная парадигма или удачный набор допущений о мире позволяет любой группе, в данном случае научному сообществу, придти к согласию о задачах и приоритетах; они могут выбирать задачи, поддающиеся решению. Она помогает независимым исследователям, многие из которых никогда не встречались, начертить «местную дорожную карту», проверять и обсуждать ее. Но здесь кроется все та же опасность – провинциализм, узость взглядов. Подобно тому, как местное население может возгордиться своим городком, почитая его «единственным» на всем белом свете, также и ученые, пользующиеся успешной парадигмой, могут упустить из виду другие возможности, выходящие за пределы их допущений.

Ученые приучены к тому, чтобы игнорировать больше информации, чем все остальные, – это результат специализации, которой требует их подготовка. Наука как система накопления информации предполагает набор сознательных ограничений процесса исследования.

Хотя представление о науке как об управляемом «не обращении внимания» может показаться легкомысленным, это не так. Суть хорошего эксперимента – исключение: пусть один фактор (называемый на научном жаргоне переменной) будет меняться или подвергаться манипуляциям, в то время как будет измеряться некоторое, обычно очень малое число других факторов. Если, к примеру, нам нужно изучить реакцию клеток головного мозга на свет, нас сочли бы ненормальными, если бы мы вели при этом контроль за кровоснабжением стопы, следили за строительством в Куала Лумпуре, наблюдали за изменениями орбиты одного из спутников Юпитера. Понятно, что ученые должны почти автоматически исключать бесчисленное множество других возможностей, – настолько хорошо отработано их пренебрежение к посторонним несущественным деталям.

Ведя научное исследование, мы часто не сознаем всех возможностей наших средств, будь то материальные орудия или теоретические учения, как бихевиоризм или когнитивная психология. Оценивая избирательное воздействие узкого бихевиоризма на психологию, психолог Абрахам Маслоу писал: «Если ваш единственный инструмент – молоток, вы будете подходить к любому предмету так, словно это гвоздь».