В этой связи нельзя обойти молчанием поразившее нас своим откровенным цинизмом заявление одного из первых вице-премьеров в одном из бывших правительств эпохи ельцинских «реформ» о том, что «этот многострадальный народ сам виноват в своих страданиях».
Нет смысла комментировать это весьма примечательное для идеологов и сторонников проводимого в стране курса прозападных рыночных реформ высказывание высшего должностного лица, ответственного как раз за ту самую «шоковую терапию», за ту хитроумную ваучеризацию и приватизацию государственной, всенародной собственности, в результате которых большинство населения страны, ее народ, создатель этой собственности и ее истинный хозяин, оказался за чертой бедности, на грани выживания. Вместо комментария мы хотели бы привести весьма поучительные для современных отечественных политиков слова нашего известного писателя Н. С. Лескова, сказанные им более ста лет тому назад и весьма актуальные сегодня: «Понимать свое время и уметь действовать в нем сообразно лучшим его запросам – это не значит раболепствовать воле масс; нет, это значит только чувствовать потребность „одной с ним жизнью дышать и внимать их сердец трепетанью“» (Лесков, 1957, с. 439).
Именно так, как говорил Н. С. Лесков, – трепетно и в унисон с народом – билось всегда сердце русской поэзии, представленной самыми достойнейшими и яркими представителями, для которых «доля народа, счастье его» были, как для Н. Некрасова, превыше всего другого. По контрасту с приведенными выше циничными словами нашего недавнего первого вице-премьера, по-прежнему мелькающего на экранах ТВ и делающего очередные похожие заявления, невольно вспоминаются проникновенные по душевности и по теплоте выраженного в них чувства любви к родной стране – России следующие строки К. Бальмонта:
Страна великая, несчастная, родная, которую, как мать, жалею и люблю!
И еще:
(Бальмонт, 1980, с. 309–310)
В этих строчках поэта, близких знаменитым блоковским – «О, Русь моя, жена моя, до боли…» – обнажен глубинный нерв русской поэзии, как и всей культуры в целом. В них нет не только какой-либо нотки противопоставления себя народу, тем более позиции превосходства и высокомерия, но и нейтральности, благодушия, а есть естественный порыв любящего сердца навстречу человеческому горю простых людей, есть чувство единения с народом в его страданиях, есть одна общая боль и крест, выпавший на его долю.
«Старая русская интеллигенция, как бы, не в пример нынешней, – писал несколько десятилетий тому назад Г. П. Федотов, – была исполнена сознанием своей миссии и своей выделенности из толпы. Выделенности не для привилегий, а для страданий и борьбы» (Федотов, 1992, с. 221). И далее он высказывает проникновенные слова о том, что достоинство интеллигенции – не в противопоставлении ее народу и что она должна по-прежнему склоняться перед нищим и страдальцем. Этой духовной российской традиции надлежало бы следовать всем тем, кто причисляет себя и сегодня – вольно или невольно, заслуженно или незаслуженно, скрытно или явно – к элите общества, считает себя представителем интеллигенции.
Трудное историческое время, которое переживает сегодня российское общество, тревожные размышления и чувства, которые вызывает оно у многих наших соотечественников, невольно воскрешают в памяти один удивительно объемный образ из повести Л. Н. Толстого «Хаджи-Мурат». Это художественное описание «раздавленного репья среди вспаханного поля» и выброшенного на обочину дороги его ярко распустившегося цветка. Этот символический образ служит, как известно, началом для всего дальнейшего изложения писателем одной давней кавказской истории со смертью главного героя, которая вспомнилась ему по ассоциации с погубленным цветком репейника: он, такой прекрасный в своем естестве, на родном кустарнике и такой весь жухлый, аляповатый, сразу увядший, как только его от стебля отодрали. Повесть «Хаджи-Мурат» создавалась в один из сложных периодов российской истории, связанный с поражением в Крымско-турецкой войне. И, возможно, пораженческие настроения, охватившие тогда передовую русскую общественность, уязвленное чувство национального достоинства и общая подавленность, вызвали в творческом сознании писателя этот емкий, многозначительный образ цветка-репейника, который представляется таким созвучным сегодняшнему состоянию и мироощущению российского общества.