Впрочем, не только процесс принятия или отвержения теорий обусловлен личностными факторами. Иногда их след можно обнаружить и в содержании теорий. В учебниках теоретические построения обычно выглядят как системы математических формул, причем к такой форме репрезентации знания в последнее время тяготеют даже социальные науки. Однако в действительности формулы часто служат лишь способом выражения теорий. Что же в таких случаях представляют из себя сами теории, скрытые под внешней оболочкой формул?

Вот как ответил на этот вопрос Р. Герох, внесший существенный вклад в развитие теории относительности: «С моей точки зрения, теории состоят из неисчислимого количества идей, аргументов, предчувствий, неопределенных ощущений, ценностных суждений и так далее, объединенных в своеобразный лабиринт. Именно это скопление называется “теорией”» (Geroch, 1978, p. 183). То есть теория обычно не создается и не воспринимается учеными как некоторая сумма объективированного знания, а наполняется личностными смыслами, впитавшими в себя личностный опыт исследователей. Во многом поэтому теорию относительности мало кто понимает, хотя выражающие ее формулы известны всем: слишком существенный ее компонент составляет личностное знание, не передаваемое формулами. Естественно, еще больший удельный вес это знание имеет в структуре теорий о человеке и обществе. Едва ли можно найти хотя бы двух психологов, которые одинаково понимали бы, скажем, теорию деятельности, воспринимая ее только как объективированное знание и включая в одно и то же смысловое пространство. Во многом поэтому, как пишет Н. И. Кузнецова, «проблема научной теории – это проблема личности ученого» (Кузнецова, 1984. с. 73), и, вопреки весьма распространенному мнению о том, что коллективный характер научной деятельности, использование компьютеров и другого исследовательского оборудования «обезличивают» современную науку, роль личностного фактора в ней нисколько не снижается.

Теория, наполненная личностными смыслами, сама становится частью личности ученого и обретает для него внутриличностное значение. В результате наблюдается такой феномен, как личностная идентификация с теориями. Как заметила Б. Эйдюсон, если ученый принял некоторую теорию, ему очень трудно ее отвергнуть, поскольку он как бы «срастается» с ней, она становится частью его личности, и ее отвержение означало бы для него психологическое самоубийство (Eiduson, 1962).

Таким образом, вопреки распространенным мифам о науке, природа не «говорит сама за себя»: на всех этапах научного познания ученый не столько «читает книгу природы», сколько пишет ее, как бы пропуская знание об изучаемых объектах через себя, наполняя его своим личностным опытом. Эти наслоения на знание об объекте в соответствии со сложившейся в науковедении традицией можно назвать «субъективными», но только в том смысле, что их источником является познающий субъект. Одновременно они объективны, так как не могут быть исключены никакими обезличенными познавательными процедурами, несмотря на то что, как отмечал С. Л. Рубинштейн, «наука стремится элиминировать из данного все элементы, обусловленные субъектом» (Рубинштейн, 1989, с. 337), и являются основой построения объективного знания.