Однако со временем стало ясно, что не информацией единой жив человек. И не ей одной определяется назначение библиотеки и чтения. Все чаще в библиотечном мире стали раздаваться голоса об иллюзорности всесилия информации. Зазвучало мнение, что информация, удовлетворяющая утилитарным потребностям человека быть функционально грамотным, не ведет к подъему культуры, к облагораживанию ума и сердца человека, не разрешает духовного кризиса: информированность и безнравственность хорошо уживаются друг с другом. Требуется решительный поворот к этической культуре, художественно воплощенной в истинном искусстве и литературе. Информация должна быть уравновешена гуманизацией человека и, следовательно, чтением. Литература при информационном подходе перестает участвовать в нравственном становлении личности ребенка. У него нарушается восприятие, гасятся эмоции и воображение, снижается творческий потенциал, теряется способность словесного самовыражения. Человек ожесточается.

Более трезво на роль информации стали смотреть и библиотекари, не удовлетворенные своей прикладной функцией, перечеркнувшей природосообразную ей ранее миссию быть базой, поддержкой и школой чтения. Одним из первых, кто у нас забил тревогу по поводу превращения книги в средство информации и отторжения подрастающего поколения от чтения, были детские библиотеки России. Письмо Е. И. Голубевой – бывшего заместителя директора РГДБ – в газету «Книжное обозрение» (10 апр., 2000 г.) с примечательным названием «Гражданин читающий – национальная ценность России» дало начало общественному движению в виде акций, конгрессов, форумов, прошедших в стране в защиту чтения как явления культуры. Движение поддержала пресса, книжные издательства, деятели культуры, психологи. Все это инициировало создание «Национальной программы поддержки и развития чтения в России» (2006). Повсеместно стали проходить конференции на гуманитарные темы. На место привычного для глаз слова «информация» встали слова «чтение», «культура», «воспитание». Не умаляя значения информации и информационной культуры – веления времени, подчеркивалось, что превращение чтения в средство, а библиотеки – в центр информации отдаляет их от решения воспитательных задач, в чем так нуждаются наши дети и их родители. Делая ставку на информационную деятельность, библиотеки растят функционально грамотного потребителя, а не созидателя. Все сказанное заставляет согласиться с американским психологом А. Ребером, автором «Большого толкового психологического словаря», который отрицает понимание чтения как процесса, посредством которого извлекается информация из письменного или печатного текста» (См. Ребер А. Большой толковый психологический словарь / пер. с англ. Е. Ю. Чеботарева: в 2 т. М.: Вече: ACT, 200. Т. 2. С. 473)

Нельзя отрицать информационного аспекта чтения даже применительно к художественной литературе. Крупнейший гуманитарий Ю. Лотман, комментируя роман «Евгений Онегин», указал на довольно обширную и разнообразную информацию о дворянском хозяйстве, образовании, воспитании девушек, плане и интерьере помещичьего дома, быте в столице и провинции, развлечениях, почтовой службе, правилах дуэли и многом другом. Однако выбранная информация, как он сам отметил, – лишь поверхностная часть содержания романа Пушкина. Под этим слоем – огромный мир идей, образов, чувств, переплетение ассоциаций, реминисценций, многообразие интонаций, иносказаний и других тонкостей, которые не вычитаны людьми и за 200 с лишним лет, которые в каждом из читателей живут своей жизнью и отвечают на такие вопросы, какие поэт и предполагать не мог. Погрузившись в эти глубины, читатель непредсказуемо реагирует на них, исходя из своего жизненного и читательского опыта. Пушкинские идеи, образы, аналогии и ассоциации рождают у читателя свои собственные, не тождественные пушкинским, но возбужденные ими.