Я: “Как? Утром она снимала черные панталоны?”

Ганс: “Утром, когда она уходила, она сняла черные панталоны, а когда вернулась, она еще раз надела себе черные панталоны”.

Мне это кажется бессмыслицей, и я расспрашиваю жену. И она говорит, что все это неверно. Она, конечно, не переодевала панталон перед уходом.

Я тут же спрашиваю Ганса: “Ведь мама говорит, что все это неверно”.

Ганс: “Мне так кажется. Быть может, я забыл, что она не сняла панталон. (С неудовольствием.) Оставь меня наконец в покое”».

К разъяснению этой истории с панталонами я тут же должен заметить следующее: Ганс, очевидно, лицемерит, когда притворяется довольным, собираясь говорить на эти темы. К концу он отбрасывает свою маску и становится дерзким по отношению к отцу. Разговор идет о вещах, которые раньше доставляли ему много удовольствия и которые теперь, после наступившего вытеснения, вызывают в нем стыд и даже отвращение. Он даже в этом случае лжет, придумывая для наблюдавшейся им перемены панталон у матери другие поводы. На самом деле снимание и надевание панталон находится в связи с комплексом дефекации. Отец в точности знает, в чем здесь дело и что Ганс старается скрыть.

«Я спрашиваю свою жену, часто ли Ганс присутствовал, когда она отправлялась в клозет. Она говорит: “Да, часто он хнычет до тех пор, пока ему это не разрешат; это делали все дети”».

Запомним себе хорошо это вытесненное уже теперь удовольствие видеть мать при акте дефекации.

“Мы идем за ворота. Ганс очень весел, и, когда он бегает, изображая лошадь, я спрашиваю: “Послушай, кто, собственно говоря, вьючная лошадь? Я, ты или мама?”

Ганс (сразу): “Я, я – молодая лошадь”.

В период сильнейшего страха, когда страх находил на него при виде скачущих лошадей, я, чтобы успокоить его, сказал: “Знаешь, это молодые лошади – они скачут, как мальчишки. Ведь ты тоже скачешь, а ты мальчик”. С того времени он при виде скачущих лошадей говорит: “Это верно – это молодые лошади!”

Когда мы возвращаемся домой, я на лестнице, почти ничего не думая, спрашиваю: “В Гмундене ты играл с детьми в лошадки?”

Он: “Да! (Задумывается.) Мне кажется, что я там приобрел мою глупость”.

Я: “Кто был лошадкой?”

Он: “Я, а Берта была кучером”.

Я: “Не упал ли ты, когда был лошадкой?”

Ганс: “Нет! Когда Берта погоняла меня – но! – я быстро бегал, почти вскачь”[22].

Я: “А в омнибус вы никогда не играли?”

Ганс: “Нет – в обыкновенные возы и в лошадки без воза. Ведь когда у лошадки есть воз, он может оставаться дома, а лошадь бегает без воза”.

Я: “Вы часто играли в лошадки?”

Ганс: “Очень часто. Фриц (тоже сын домохозяина) был тоже однажды лошадью, а Франц кучером, и Фриц так скоро бежал, что вдруг наступил на камень, и у него пошла кровь”.

Я: “Может быть, он упал?”

Ганс: “Нет, он опустил ногу в воду и потом обернул ее платком”[23].

Я: “Ты часто был лошадью?”

Ганс: “О да”.

Я: “И ты там приобрел глупость?”

Ганс: “Потому что они там всегда говорили “из-за лошади” и “из-за лошади” (он подчеркивает это “из-за” – wegen); поэтому я и заполучил свою глупость”»[24].

Некоторое время отец бесплодно производит исследования по другим путям.

Я: «Дети тогда рассказывали что-нибудь о лошади?»

Ганс: «Да!»

Я: «А что?»

Ганс: «Я это забыл».

Я: «Может быть, они что-нибудь рассказывали о ее Wiwimacher’е?»

Ганс: «О нет!»

Я: «Там ты уже боялся лошадей?»

Ганс: «О нет, я совсем не боялся».

Я: «Может быть, Берта говорила о том, что лошадь…»

Ганс (прерывая): «Делает wiwi? Нет!»

10 апреля я стараюсь продолжить вчерашний разговор и хочу узнать, что означает «из-за лошади». Ганс не может этого вспомнить; он знает только, что утром несколько детей стояли перед воротами и выкрикивали: «из-за лошади», «из-за лошади». Он сам тоже стоял там. Когда я становлюсь настойчивее, он заявляет, что дети вовсе не говорили «из-за лошади» и что он неправильно вспомнил.