В какой-то степени Сократ прав. Все подвергаю анализу. И поэзии маловато.

– Что же такое красота, Сократ? Правильно, красоту нельзя объяснить логически. Ее можно только пережить.

8.

На ручке моей двери болтается пакет с мусором. Я не спешу открывать тете Гале, потому что, впустив ее, я должен буду смириться с исповедью про гнилой стояк. Ничто так не беспокоит блажную, как трубы отопления и слива. А я не в форме принимать исповедь утром. Плохо сплю. К тому же тема гнилых труб – это уже перебор. Как будто я ни на что другое не вдохновляю старушку, кроме как бесконечные жалобы на канализацию. В конце концов, есть другие виды сантехники, более светлые, что ли. Поговори со мною, Галя, о чем-нибудь поговори… только не о гнилой трубе и протечки в туалете. О погоде поговори, черт возьми, о пенсионной реформе, о президенте поговори. О смыслах жития. О любви. Только не о туалете. Прорежь в своем косяке жизненного пространства хотя бы одну нематериальную дырку. Гляди в нее и обозначай свое существование. Зри в скважину и постигай смыслы. Как мой Сократ!

Иногда соседка просит проверить показания счетчиков, позвонить в контору, пожаловаться на отсутствие тепла. Посмотреть на потолок, не протекает ли крыша, нет ли у нее мохнатых «тенет» с пауками? Закрыть пластиковые окна в подъезде, потому что сквозит. И всегда извиняется за утреннее радио, которое грохочет по вентиляционной шахте церковными хорами.

А звукоизоляция в нашем доме – что в общежитии имени монаха Бертольда Шварца – все слышно, особенно в прихожей, туалете и ванной. Помещения эти соединены шахтами стояка и вентиляции. Поэтому, если у кого-то бритвенное любопытство и острый слух, можно познать самые исповедальные откровенности жизни соседей. Привыкли, впрочем. Ко всему привычен наш человек. А когда к чему-то привыкаешь, начинаешь иронизировать.

Туалет как общая исповедальня.

Сократ плюнул на условности и общается через шахту стояка с соседской кошкой Магдалиной. Она египетская ведьма. Страшная. Кто придумал таких облезлых созданий возводить в культ? Ума не приложу. Разве что сами египтяне, у которых кошка – сакральное животное. И не важно, лысая она или нет. Наверное, у них получились бы красивые дети – у Магдалины с Сократом. Но Магдалина оскоплена руками человеческими, а Сократ монах по нужде.

Хозяева Магдалины крепко выпивают, редко выходят на улицу, поэтому мой вентиляционный фон из подполья – это ад по сравнению с верхними церковными песнопениями. Живу между раем и адом.

Днем Анна и Максим отсыпаются. Вечером и ночью бранятся. Без особенных чувств, больше по привычке. При этом голос их выхолощен нудным процессом ругани, который длится годами. Внешне они от долгого запоя похожи на двух опухших китайцев. Иногда я не могу сразу различить, где он, а где она? Вместо голов – два желтых одуванчика со щелками глаз. Тела – стебельки. Качает и без ветра. А когда голосят под полом, голоса сливаются в дуэт.

– Да пошла ты, – заводится он. – Я сказал, бля.

– Кто ты такой? Кто ты такой? Бля. Я сказала. Пошел вон.

– Дай.

– Сам возьми.

– Дай, сука. Я сказал, бля. Дай, сука, дай, сука. Я сказал.

– Да пошел ты. Я сказал. А ты кто? Ты ваще кто такой? Бля он сказал. Ты никто, я сказала.

– Да пошла ты. Я сказал.

– Я сказала. Да пошел ты.

– Сука.

– Да пошел ты.

– Дай. Сука. Дай.

Иногда меня пытаются выстукивать по батарее.

– Андрей, сходи за бутылкой. Пожалуйста. Погибаем, – раздается из туалетного пространства. – Сходи в ночной. Пожалуйста.

– Нет меня дома! – ору я в шахту. – Нету!

– Нет? – Тишина. А вслед за затишьем: – Максим, я сказала. Пошел ты.