Даже само понятие перевода, как и в рамках «классических» теорий, трактуется либо как соотношение языковых систем [Комиссаров 1980: 37; Швейцер 1970: 41; Nida 1964: 4], либо как соотношение текстов [Бархударов 1969: 3; Catford 1965: 20], только выражается в более современных терминах. Такое стремление и быть «на волне» современной науки, и остаться в рамках традиции ведёт к эклектизму и мнимому многообразию мнений, когда каждый автор на основе собственных взглядов на перевод (в сущности своей мало отличающихся от взглядов его коллег) вырабатывает собственную терминосистему, не коррелирующую практически ни с какими другими системами, последние же либо приводятся некритически, либо просто игнорируются. Попытки привлечения данных других научных направлений не только не помогают прояснению ситуации, но нередко способствуют её ухудшению. Можно предложить сопоставить различные дефиниции, скажем, таких фундаментальных понятий, как эквивалентность и адекватность, например, в [Гарбовский 2007: 263–316; Валеева 2010: 110–137; Кулёмина 2006: 65–68; Романова 2010; Шамова 2005; Bassnett 2002: 32–38; Nida 2004; Toury 1995]. Вне зависимости от того, в каком аспекте рассматривается перевод (когнитивно-деятельностном, коммуникативно-функциональном или каком-то другом), в содержание понятий не вносится по большому счёту ничего нового, в лучшем случае приводятся аргументы в пользу того или иного толкования понятия, впрочем, далеко не всегда убедительные.

На фоне отсутствия или размытости базовых понятий и категорий не вполне понятными и часто методологически безосновательными выглядят попытки некоторых учёных выявить некие универсалии, основополагающие законы перевода. В упомянутой выше работе Е.Л. Лысенкова называет и поясняет следующие, якобы объективно существующие, законы теории перевода: перевод всегда существует в форме текста, любой текст может быть переведён много раз, всякий текст может быть переведён на другой язык и т.д. [Лысенкова 2006: 113]; см. также: [Гарусова 2007; Леонтьева 2013; Chesterman 2004; Nida, Taber 1982: 4–6; Toury 2004]. Нетрудно заметить, что подобные «законы» замыкаются на самих себе и не дают ничего переводоведению: из них невозможно далее вывести положений, реально помогающих лучше понять процесс перевода.

Примечательно, что нередки случаи, когда у одного автора в рамках одной и той же работы могут встретиться различные, иногда противоположные, трактовки некоторых понятий, с которыми автор соглашается. Например, Е.В. Медведева, цитируя О.С. Ахманову, говорит о переводе как о передаче информации, «…содержащейся в данном произведении речи, средствами другого языка…» [Медведева 2003: 39]. Затрагивая эквивалентность и адекватность (отметив, что адекватность – основной критерий эквивалентности), автор приводит слова В.Н. Комиссарова [там же]. Относительно единицы перевода она, ссылаясь на А.В. Фёдорова, приходит к выводу, что выбор таковой зависит от типов (?) и жанров переводимых текстов, а также от целей и намерений переводчика [там же]. Однако далее Е.В. Медведева заключает, что единицей перевода может быть любая единица языка от морфемы до целого текста, но со ссылкой уже на Л.С. Бархударова [там же]. Каким образом всё это соотносится с концепциями В.Н. Комисарова и А.В. Фёдорова, надо сказать, далеко не полностью совпадающими, Е.В. Медведева не уточняет. При всём различии взглядов цитируемых авторов на перевод эти суждения соседствуют друг с другом на одной странице текста. Подобные ситуации, всего скорее, имеют место потому, что переводоведы либо приводят цитаты, не учитывая их контекста, не принимая во внимание целостности взглядов цитируемых авторов, игнорируя место понятий в категориальных системах соответствующих теорий, либо вообще не утруждают себя вдумчивым прочтением первоисточников.