Прекрасно отдаю себе отчет в том, что мой последний вывод несколько отличается от хода мыслей создателя психоанализа: тот движется к пониманию массовых явлений от своих представлений о состоянии внутреннего мира отдельной личности, хотя и отлично понимает, что социальные явления обладают также собственными законами и механизмами. Так, он не раз говорил, что у культуры и индивида различные устремления. Именно это я и имел в виду, говоря, что родоплеменная община, вводя экзогамию, руководствуется не столько интересами своих членов, сколько необходимостью обеспечить сохранность расширившегося сообщества, однако, несколько ограничивая при этом выбор объекта любви, она фактически увеличивает их количество и разнообразие.

Табу и амбивалентность чувств. Вторую часть книги отличает обилие и занимательность содержащихся в ней примеров (этим она напоминает «Психопатологию обыденной жизни»), однако ее эмпиризм несколько выбивается из данного весьма теоретичного сборника, поэтому остановлюсь только на одной ее идее, а именно на сути табу, этих самых первых своеобразных и все реже употребляемых ограничений действий людей. Хотя табу решают немало полезных задач (скажем, обеспечивают охрану особо важных для родоплеменных общин людей, людей в ослабленных состояниях и т. п.) и им беспрекословно подчиняются первобытные люди, они отличаются от религиозных запретов тем, что не отсылают к заповедям, а от моральных – тем, что не диктуют необходимости подчиняться исходя из самого факта их существования. При объяснении их сути Фрейд обращает внимание на двоякий смысл полинезийского слова «табу», означающего одновременно «святой, почитаемый» и «опасный, неприкасаемый». Эта двусмысленность отображает, по его мнению, то обстоятельство, что запретный предмет, персона или действие по отношению к ним, как правило, вызывают у дикарей амбивалентные чувства: они вожделенны для дикаря, но они же вызывают и сильнейший страх, способный довести нарушителя до смерти. Они так эффективны, потому что страх действует значительно сильнее чувства удовольствия. Далее Фрейд доказывает наличие этой амбивалентности у табу, действующих в отношении убиенных врагов, правителей и покойников из числа родственников.

Анимизм – первая форма мировоззрения. В третьем очерке книги Фрейд рассматривает такой важный компонент духовной культуры, как мировоззрение. Он выделяет три ступени его развития – анимистическую (мифологическую), религиозную и научную, но, естественно, наиболее подробно описывает его первую и самую древнюю ступень – анимизм, который, с одной стороны, демонстрирует возросшую мощь человеческого мышления – способность охватить весь мир одним взглядом, а с другой – показывает буйство фантазии первобытных людей, населивших этот мир необозримым множеством духов и душ.

Как же первобытные люди пришли к такому своеобразному видению мира? Нам очень трудно судить, как развивалось мышление первобытного человека, но знакомство с мышлением детей позволяет предположить, что способность к обобщению, скорее всего, тогда еще не доросла до уровня абстрактных понятий, а сохранила первичную наглядность и конкретность. А поэтому заметную роль в нем играли рассуждения по аналогии с самим собой. Вероятно, дикарь мыслил подобно ребенку, который, ударившись о косяк, восклицает: «Дверь злая!»

Конечно, первобытный человек, мало-мальски научившийся мыслить, размышлял более всего о своих насущных делах. Но уже очень давно (около сорока тысяч лет назад) у него появилась возможность и способность создавать наглядные образы в виде статуэток и рисунков в пещерах и на скалах. Тогда же, либо несколько позже, он стал размышлять о себе и внутри себя ощутил наличие чего-то отличного от тела, назвав это при объяснении состояний сна и смерти словом «душа». Эта душа была совершенно независима от тела и могла покидать его. Знания первобытного человека об окружающем были, разумеется, невелики, и когда растущая любознательность побудила его окинуть внешний мир единым взором, он спроецировал на него то, что обнаружил в себе, а говоря проще, одушевил его. Причем сделал это очень последовательно, поскольку приписал наличие души не только животным, но и растениям и даже многим неживым объектам природы. Вместе с душой он наделил их также сознанием, потребностями, целями и другими человеческими качествами. За этим, как представляется, скрывается еще один немаловажный мотив – желание преодолеть чуждость мира, ощутить его родство с собой. Со временем души освободились от своей телесной оболочки, и появилось представление о «духах» – бестелесных существах.