– Я ничего не делала! Это она виновата! Стерва! А он, придурок, вмешался. Ненавижу. Что? Что вы подмешали мне? Вы, уроды, так нечестно! И эти предатели. Все. Они соврали. А вы, как идиоты, поверили им. Проклятое место! Чтоб эта гадина в аварию попала и сдохла! Ненавижу ее!

– Кого? – спокойно спросил директор, словно для него эта процедура так же привычна, как чистка зубов по утрам.

– Мама! Стерва! Чтоб она сдохла. Это она. Она! Ненавижу! Эту эгоистку…

Подошедший сзади санитар ловко сделал Элис укол. Она мгновенно обмякла и повалилась ему на руки. Остальные вошли с носилками. Они аккуратно уложили Крамер на них.

– Что прикажете с ней делать?

– Отнесите в воспитательную комнату. Пусть посидит там сутки, – сделав в досье Элис заметку, директор закрыл его.

– Рядом с Джексоном или в другое крыло?

– Они не должны слышать друг друга.

– Понял вас.

Примерно через час Элис очнулась. Щурясь, уставилась в потолок. Ярко-белый свет ударил в глаза. Около минуты потребовалось, чтоб полностью к нему привыкнуть. Она вяло зашевелилась и наконец присела. Тело было полностью обессиленно, мышцы ныли, и голова болела. Она, морщась от недомогания, размяла руки, шею и принялась разглядывать комнату. Та была абсолютно белой. Поэтому взгляд тут же привлекла ярко-красная надпись из жирных больших букв, красовавшаяся на стене напротив кровати. Элис неохотно прочла ее.

«Получил то, что ЗАСЛУЖИЛ.

Хочешь получить что-то ДРУГОЕ?

ЗАСЛУЖИ!»

– М?

Она вгляделась в надпись еще раз. Нет. Все верно. Именно так и написано.

Крамер в ярости уставилась на дверь. Белую, как и все остальное.

Вообще комната представляла из себя отвратительный белый квадрат с кроватью, унитазом и надписью. Твердым матрасом, твердым одеялом и жесткой подушкой. Словно чистенькая тюремная камера.

– «Заслужи?» – громко усмехнулась Элис, оглядев этот мрак, – Да кто вы такие, а? Пошли в задницу, придурки!

Она легла обратно на кровать. Так как с потолка ярко светили лампы, пришлось повернуться на бок. Но взгляд вперился в надпись. Девушка поморщилась от раздражения.

– Гондоны…

Замолкла и стала вслушиваться, но не услышала ни звука. Тишина такая, словно за стенами вообще ничего нет. Вакуум. Ухо уловило лишь собственное дыхание, биение сердца и больше ничего. Элис вздохнула и прикрыла глаза, решив, что стоит поспать, чтоб убить время.

Три часа в воспитательной комнате.

– Эй, вы там! Откройте! Я в туалет хочу! Я не собираюсь ходить в этот убогий унитаз! Эй! Вы там оглохли все?! Сволочи! Вы права не имеете!

Тишина.

– Да чтоб вас…

Через час через выемку двери сунули поднос с едой. Постная каша и вода. Элис от удивления и возмущения потеряла дар речи. Выпила воды, чтоб утолить жажду, а к каше даже не притронулась.

Пять часов в воспитательной комнате.

Она, лежа на кровати, безэмоционально разглядывает ногти, думая, в какой цвет их выкрасить. В животе еле слышно урчит от голода.

– Черт. Садисты, – вяло шепчет она, продолжая лежать, как тряпичная кукла, – Разве можно так с людьми обращаться?.. Это же преступление. Самое настоящее.

Восемь часов в воспитательной комнате.

Снова открывается дверца, оттуда скатывается полуторалитровая бутылка воды. Элис в ярости пинает по двери.

– Эй, вы! Откройте! Суки! Ненавижу вас! Убила бы всех! Сраные садисты! Психопаты! Это мы-то сложные?! Да знали бы люди, как вы с нами обращаетесь! Уроды ебучие! Да я на вас на всех в суд подам! Даже не думайте, что сможете так легко отделаться! Твари! ТВАРИ! Эй! Я знаю, что вы слышите меня, скоты!

Десять часов.

– Я умру здесь… Я умру здесь от голода… Они и правда решили убить меня?.. Наверно, мать приказала им. Конечно, она…