Он же не станет бить больше? Ничего не понимаю. Каша в голове.

Меня никто никогда не бил. Даже родители в детстве. И теперь...

Сковывает холодным, диким ужасом. Во рту вкус ртути, тяжёлой и ядовитой.

Кричать. Надо кричать, пусть уж лучше Псих заберёт! Но почему-то ни звука не вырывается. Язык становится ватным, неповоротливым.

Я не понимаю ничего. В голове мысли мечутся, адреналин плещет. А шевельнуться я не могу.

– Ты чё, Толян? Блядь.

Я облегчённо всхлипываю, когда слышу чужой голос. Кто-то оказывается рядом, тормозит моего…

Нет, не моего знакомого. Этого ублюдка.

– Я из-за этой суки выгребать не собираюсь. Она сбежать пыталась. Снова.

Взмахивает руками. Но тушуется. Кажется – этого второго – он уважает. Побаивается.

– Ты уже из-за неё огребёшь. Не вдуплил ещё?!

– Да щас отведу её обратно. Хер она болтать будет. Уж я…

Толик не успевает договорить. Его сносит ураганом. Точнее другой смертельной силой.

Так быстро, что я даже не сразу успеваю различить в этой машине убийств – Психа.

Уверенным ударом в челюсть оглушает Толика. Тот будто отключается сразу, но продолжает покачиваться на ногах.

Или это Псих удерживает его? Хватает за плечо, не позволяет рухнуть. Ещё один удар. По лицу Толика стекает кровь.

– Псих, – окликает мой первый спаситель. – Тормози.

Я задыхаюсь, когда раздаётся противный щелчок. На подсознании отмечаю, что это челюстной сустав вылетел.

Но на деле мне страшно. Потому что Псих – будто машина для убийств. Движения точные и быстрые, без колебаний. Жестокие.

Плечи напряжены, мышцы перекатываются под футболкой.

Кажется, что всё вокруг вибрирует от его силы.

– Псих, блядь! Ты девчонку пугаешь.

Мужчина с неохотой тормозит. Сначала бросает взгляд на меня. И я сильнее сжимаюсь. Там сплошная темнота, лють.

Пусть лучше потешается надо мной или похотливо разглядывает, чем вот так. Когда всё заставляет дрожать от страха.

Псих чертыхается. Отпускает Толика, и тот мешком падает на землю. Мужчина ко мне двигается.

Я всё ещё в каком-то анабиозе. Поэтому не отшатываюсь, когда Псих тянется к моему подбородку.

Будто даже не касается. Через воздух тепло передаёт, рассматривает.

– Много успел сделать?

Уточняет вроде спокойно, но его голос полон злобы. Едва качаю головой.

– Урою его. Давай, золотце, пошли в дом.

Я рвано дышу, но слушаюсь. Я сейчас ни к чему не готова. Особенно спорить с разозлённым зверем.

Ноги ватные, кое-как у меня получается устоять. Покачиваюсь.

– Сюда иди.

Псих не дожидается реакции, сам подхватывает меня на руки. Молниеносно и легко, словно я ничего не вешу. Даже возмущаться не могу.

Получается только выдохнуть:

– Не хочу в палату.

Когда Псих к лестнице двигается.

Мужчина тормозит. Смотрит на меня, раздумывая о чём-то. После кивает. Направляется к комнате на первом этаже. Это оказывается кабинет.

Усаживает меня на диван, и я тут же к подлокотнику отползаю. На инстинктах держаться от Психа подальше.

Но он не лезет ко мне. Двигается к тумбе, которая оказывается мини холодильником. Разливает по двум бокалам янтарную жидкость, бросает лёд.

Подтаскивает стул, усаживаясь напротив меня. Так, что наши колени соприкасаются.

Я тут же поджимаю ноги под себя, одёргиваю платье.

– Держи, – Псих протягивает мне один из бокалов. – Пей. Этот арманьяк лучше обезбола. Или… – отводит руку. – Тоже приступ будет?

– Нет.

Я беру бокал, но не пью. Вместо этого прижимаю к подбородку. Стекло приятно холодит, немного снимая боль.

Внимательно слежу за мужчиной. В каждом его жесте жду опасности. Но Псих лишь пьёт.

Делает несколько глотков. И даже это у него получается изящно, красиво. Он словно всем в жизни наслаждается.