– Они меня бросили! Представляешь? Только заметили, что со мной не так – разбежались, как крысы. Я звонила, ходила, никто даже разговаривать не хотел. На другую сторону дороги переходили, гады. А как «надела браслет», понабежали. Стали называть гуру, в глаза заглядывать. Чуть не молились, сволочи. Я их всех выгнала. Не хочу видеть. Иуды.

Рыдания не стихали. Андрей чувствовал, на животе футболка становится мокрой от слез. Он автоматически гладил ее по голове и чувствовал, как нарастает боль в голове. Разбуженная близостью «холодной» пси-масса ворочалась, пузырилась, разрывая виски тупыми ударами.

Рыдания прекратились. Хельга отстранилась и посмотрела на него снизу вверх. С тоской и болью. В распахнувшемся халате Андрей увидел ее грудь. Темные маленькие соски, родинка справа. Никакого желания не возникло. Только раздражение и усталость.

– Я сейчас.

Запахнувшись, женщина вышла из кухни.

Вернулась она нескоро. Андрей успел сварить кофе, снова накурить на маленькой кухне и окончательно впасть в мрачное настроение.

– Сделать тебе яичницу?

– Давай.

Зашипело масло на сковородке. Было видно, как Хельга делает вид, будто ничего не произошло. Она затянула веселую песенку, но радость в голосе звучала фальшиво.

– Хель, а где ключи?

– Что?

– Ключи от моего дома. Я туда поеду. Страшно устал, хочется побыть в одиночестве. Соскучился. Сварю кофе, устроюсь на мансарде…

– Андрюш…

Хельга, стараясь не встречаться взглядом, поставила перед Андреем тарелку с яичницей.

– Ты же когда уехал, ну то есть тебя забрали, не сказал, что с ними делать. Только записку с ключами оставил, вроде как посмотреть. Ходила туда иногда. Убирала. Но далеко же, часто не наездишься. Сам понимаешь, дом требует ухода. А у Мишки и его девушки, у них сложная ситуация была. Родители у него дачу продали.

– Короче, Хель.

– Я подумала: пусть живут, дала ключи. Ну, пока тебя нет. Я не знала, когда ты вернешься. А теперь как их выгнать? Им жить совсем-совсем негде. Так даже справедливо, помнишь, ты их дачей пользовался? Я решила, что так будет правильно. Тебе они не помешают. Мишку ты знаешь, девушка его тоже очень хорошая. Ты бы знал, какие у них трудности. И родители против.

– Это у меня трудности. Я сам буду решать, кто будет жить в моем доме. Давай ключи.

– Ты ешь, а то остынет. Ключи у Мишки, они ведь там живут.

– Ясно.

– Ты ведь их не выгонишь?

Андрей подцепил вилкой кусок яичницы и сунул в рот. Подгоревшая корочка с одной стороны и недожаренный белок с другой отбили всякое желание завтракать.

– Посмотрим. Если дом в порядке, пусть живут.

– Андрюшка, ну, пожалуйста, им же некуда идти!

– Я сказал, посмотрим.

Настроение стремительно портилось. Ноющий голос Хельги, отвратительная яичница, запах скисшего молока.

– Пойду, наверное. Сигареты закончились, значит, пора валить.

– Может, еще кофе хочешь?

В голосе женщины послышалось облегчение. Липкое, отвратительное.

– Нет, мне хватит. Где мой рюкзак?

Она попыталась чмокнуть в щеку на прощанье, но Андрей отстранился. Дверь квартиры хлопнула за спиной. Выйдя из подъезда, он вытащил последнюю сигарету, смял и бросил на асфальт пустую пачку. И, перебивая дымом горький вкус, пошел к остановке. Больше он сюда не вернется, ни за что.

Пугающие воспоминания о чужих голосах Андрей постарался вытравить, окунувшись в работу. Новый год встретил вдвоем со Светой тихо и по-домашнему. Жизнь, словно компенсацию за неприятности, подкидывала неожиданные сюрпризы. Повышение, отпуск в середине зимы на Бали, родители Светки подарили денег на покупку машины. Андрей радовался и подставлял ладони под открывшийся рог изобилия. Только с Хельгой, свидетельницей пережитого «позора», старался не видеться. И, натыкаясь в ящике стола на ключи от дачи, только морщился, решал вернуть, но каждый раз благополучно забывал.