Родителей Александра теща уважала за их состоятельность, известность, интеллигентность. И даже побаивалась.

– Передам. Таню можно позвать к телефону?

– Нет ее. Они с Никитой в театр ушли. К обеду вернутся.

– Утром в театр?

– На утренний детский спектакль. Ты не знаешь, что по воскресеньям дают утренние спектакли для детей?

– А сегодня что, воскресенье?

– Здрасьте вам…

– Я заеду сегодня?

– Заезжай, осчастливь нас всех. Хоть на ребенка посмотришь, а то небось забыл, что у тебя сын растет. Папаня…

В трубке раздались короткие гудки.

Светлана Никодимовна презирала Александра за безвольный, как она считала, характер, за скромные заработки, за то, что он филолог и занимается наукой – сочетание, по ее мнению, бессмысленное и бесперспективное. Хотя сама Светлана Никодимовна тоже была филологом и преподавала русский язык иностранцам в Лумумбарии или, если официально, в институте имени Патриса Лумумбы. Студенты и бывшие студенты часто дарили ей дорогие подарки, даже деньги, которыми она никогда не гнушалась. Александр знал, что Светлана Никодимовна до введения ЕГЭ занималась репетиторством с гарантией поступления в институт, и догадывался, что она берет взятки за экзамены.

Деньги Светлана Никодимовна любила беззаветно. Деньги и все, что с ними связано: украшения, особенно в золотой оправе или в крайнем случае в серебряной, шубы, машины, деликатесы, рестораны. И при таком гедонистическом отношении к жизни даже взятки не спасали – денег Светлане Никодимовне не хватало. Она всю жизнь прожила в хрущобе, трехкомнатной, но хрущобе.

В молодости она была красива и пользовалась успехом у мужчин. В двадцать лет залетела, аборт делать не стала «по здоровью» – якобы врачи запретили. Татьяну родила без мужа, взяла академ, но потом все-таки доучилась в университете. Дочь Светлана Никодимовна воспитывала сама, а отца Тани всю жизнь шантажировала, запрещая видеться с ребенком и пугая тем, что, если он попытается познакомиться с дочерью или перестанет им помогать, она все расскажет его жене. Несмотря на красоту, Светлана Никодимовна замуж не вышла – никто из тех, кого она считала достойными себя, с ребенком не взял. И вероятно, поэтому мужиков она ненавидела лютой ненавистью. Но по-прежнему страстно хотела замуж.

Анна Хэтуэй, конечно, хотела замуж. Ее прямо-таки преследовали эротические сновидения: снились свидания, объятия и поцелуи. Анна была уже взрослой, даже слишком взрослой девушкой, но отец все не отпускал ее от себя. Где он еще найдет бесплатную помощницу по хозяйству для своей второй жены, няньку для своих многочисленных детей, из которых она была старшей (разумеется, еще от первой жены), кухарку, прачку и домработницу? Поэтому отец держал Анну в строгости и всех женихов, едва появлявшихся на горизонте, отшивал так, что у них больше не возникало никакого желания даже на почтительное расстояние приближаться к девушке.

Без разрешения отца из дома Анна отлучалась только в церковь, да провожала младшего брата в школу. Она подолгу ждала его в повозке, которую прятала в придорожных кустах, подальше от людских глаз. Здесь Анна дремала или предавалась девичьим фантазиям. И когда в один прекрасный день полог ее повозки осторожно отодвинулся и показалось раскрасневшееся лицо Уильяма Шакспера, Анна решила, что это продолжение ее видений. Уилл протянул руку и так осторожно дотронулся до ее обнаженной груди, что внутри у нее все, что называется, оборвалось. Уилл был таким молоденьким, таким симпатичным и застенчивым…

Он нежно ласкал упругую девичью плоть, и ему казалось, что он держит в руках еще теплые куски свиной вырезки. Колыхание грудей доводило юношу до головокружения, а бледно-розовое тело Анны навевало лучшие воспоминания из детства, воскрешало впечатления, которые он получал в свинарнике отца. Внутри Уилла все обмякло, а снаружи наоборот что-то окрепло, и от этого ему стало неловко и неудобно. Когда вдруг Анна высвободилась из его рук и встала в повозке в полный рост, юноша подумал, что она все увидела и теперь от него убежит. Но Анна никуда не убегала. Напротив, она развязала юбки и сбросила их на сено. Уилл не в силах был отвести взгляда, хотел зажмуриться, но тоже не смог.