Справа старинный бельевой шкаф, украшенный ручной резьбой, еще более древний комод с латунными ручками, множеством ящичков и отделений. У окна безвкусная софа, обитая гобеленовой тканью с восточным рисунком, и красно-синими подушками с золотыми кистями. Рядом пара мягких стульев и овальный столик со стеклянной столешницей, на полу пылится пара стаканов и пустая бутылка «Божоле». По стенам вместо картин развешены большие фотографии в пластиковых рамках, в основном черно-белые, сделанные сыном или его знакомыми. В соседней крошечной комнате, с вечно закрытыми окнами, помещалась фотолаборатория Максима, там стоял компьютер для обработки снимков, выполненных в цифровом формате и какая-то другая техника, назначения которой отец Владимир не понимал.

Постояв минуту посередине комнаты, он повесил пиджак на спинку стула, присел на софу и стал задумчиво разглядывать книжные полки.

Отец Владимир давно советовал сыну продать эту квартиру, купленную еще в те времена, когда Максим работал в крупном парижском издательстве и получал приличные деньги. Теперь свободному фотографу, живущему в Париже не более месяца в году, эта недвижимость не по карману. Даже самые поверхностные подсчеты показывали: Максим едва сводит концы с концами и не может вносить высокую квартирную плату и ежегодный трехпроцентный налог на имущество. Еще совсем недавно отец Владимир мало задумывался о финансовых делах сына, теперь эти мысли не давали покоя, просто сводили с ума. Каким-то чудесным образом Максим мог позволять себе быть щедрым, даже расточительным человеком. Судя по одежде, дальним путешествиям, из которых он не вылезал, деньги у него не переводились.

Ясно, что художественная фотография не может принести сколько-нибудь значительных доходов. Тогда что остается? Карты? Долги? Двойная жизнь профессионального жигало? Сотрудничество с порнографическими журналами или подпольными дельцами, тиражирующими развратные снимки и видеозаписи с участием детей?

В гостинице Данилова монастыря Сальников десятки раз прокрутил видеозапись с обращением сына о помощи, выучив его наизусть. Отец Владимир уже десятки раз повторял эти слова, но не находил в них ни логики, ни смысла. Во-первых, какой еще кабриолет «Гольф»? У сына никогда не было кабриолетов. Если нет машины, какой движок он собирается перебирать своими руками, чтобы потом отправиться в Испанию и на португальское побережье? Во-вторых, Максим никогда не увлекался поэзией. Отец Владимир, встав с софы, поставил стул перед книжными полками. Томика Блока не видно, мало того, нет ни одного поэтического сборника. На книжных переплетах вековая пыль.

Засучив рукава рубашки, Сальников принялся вытаскивать книги, складывая их стопками на пол справа от себя. Безделушки и сувениры поставил по левую сторону. Он потрогал задние стенки, сделанные из толстой фанеры. Стенка средней полки плохо укреплена, если нажать посильнее, нижняя часть прогибается. Сальников сходил на кухню, вернувшись с отверткой. Чтобы не испачкать брюки, расстелил на полу газету, встал на колени, будто собирался молиться. Он выкрутил винты из пластмассовых уголков, зацепив прямоугольник фанеры отверткой, вытащил заднюю стенку. Под куском приклеенной скотчем бумаги он увидел дверцу замурованного в стене миниатюрного сейфа. Сбоку круглая рукоятка с набором цифр от единицы до сотни и буквами латинского алфавита.

Сальников подергал рукоятку, покрутил ее из стороны в сторону. Снял с верхней полки рабочую лампу передвинул ближе к полке журнальный столик. Сыну хотелось взять с полки томик Блока. Сальников покрутил рукоятку, последовательно совместив со стреловидным указателем на корпусе сейфа пять латинских буквы: Блок. Никакого результата. Он набрал имя и фамилию поэта. Затем попробовал произвести эти же действия в обратном порядке. Дверца не открылась.