– Дед, задание мне Светка дала непростое. Вернее Светке его в университете дали, а она мне передала, потому что сама пока не может. В общем, надо помочь сестре. Я обещал. Но без тебя мне точно не справиться.

– Дык, не вопрос. Как там у вас отвечают – ноу проблем. Говори, чего делать надо?

– Есть у меня вопросы на тему религии. Мне на них ответы получить нужно. Ну, вроде как я журналист, который приехал в деревню, чтобы статью написать.

– Митька, это же вообще раз плюнуть и растереть. Спрашивай.

– Кого?

– Меня спрашивай. Я тебе за вечер на все вопросы отвечу. Жалко только, что ты не настоящий журналист. Вот бы я тебе набрехал с три короба.

– Хорошо, дед, – Димка достал из рюкзака ручку, блокнот и сложенный вчетверо листок бумаги с напечатанными вопросами. – Только сильно не тараторь, мне всё записать надо.

– Понял, не дурак. Давай первый вопрос.

– Подожди, дед. Сначала надо записать фамилию и имя того, кто на вопрос отвечает, – Димка начал старательно выводить дедово имя-отчество.

– Пиши – Афанасий Смирнов.

Димка перестал писать, поднял на деда глаза в недоумении:

– А кто такой этот Афанасий?

– Друг мой. Афонька мужик хороший… был… разговорчивый. Он такие истории сказывать любил. Что ни слово, то брехня. Но, надо ему должное отдать, весёлая брехня. Все знали, что он врёт, как маслом мажет, но каждый раз при встрече с ним спрашивали: «Афоня, что новенького слыхал? Расскажи!» Эх, он бы сейчас тебе не только на вопросы ответил, но ещё и роман в придачу расписал. Ладно, – сам себя остановил Тимофей Петрович, – чего там у тебя?

– Вопрос первый: верите ли вы в Бога?

– Во оно как, – Димке показалось, что дед даже вздрогнул от неожиданности, – огорошил ты деда, Митька.

Густая пена, поплывшая из-под крышки кастрюли и противно зашипевшая на плитке, прервала их разговор. Едкий дым поплыл по комнате. Дед бросился к кастрюле. Дул на бегу, сопел, схватил голыми руками горячую крышку, бросил её, выругался по матушке. Потом долго пыхтел над кипящим варевом, не в силах со стыда поднять на внука глаза. Димка всё понял и произнёс:

– Дед, я ничего не слышал…

– И правильно, – заметно повеселел Тимофей Петрович. – Плохое слово должно в одно ухо влетать, из другого вылетать, потому как в голове место только хорошим мыслям и выражениям.

Пока варилась картошка, разговоры разные разговаривали, но о религии не вспоминали. Дед всё больше интересовался житьём-бытьём столичным. Димка вошёл в раж и старательно обрисовывал картинки из их повседневной жизни. Уж очень ему хотелось, чтобы дед как-то проникся духом современного мегаполиса. Тимофей Петрович на расспросы горазд был, но дело своё знал туго, поэтому через полчаса сваренная и остуженная картошка, политая сверху маслицем, щедро присыпанная молодым укропом, стояла на столе. Дед достал из холодильника миску с холодцом и крынку молока.

– Вот, собственно, чем богаты – тем и рады, – пожал он плечами.

– А это что такое, дед? – Димка показал пальцем на миску, по самые края залитую топлёным салом.

– Студень вчера сварил, – Тимофей Петрович исподлобья глянул на внука. – А ты чего спрашиваешь? Студня что ли в глаза ни разу не видел?

– Не видел, – замотал головой Димка, – мать зельц иногда покупает в супермаркете, но я его не люблю. В нём частенько шкура со щетиной присутствует.

– Ну, так не спрашивай, лучше ешь. Я же тебя гадостью не накормлю, – дед снял со студня застывший жир, порезал его ножом прямо в миске и протянул внуку вилку. – Держи трезубец, городская интеллигенция. Орудуй им пока. Я так думаю, что через пару-тройку дней ты исправишься. Веточка вон тоже, по приезду вилкой пользуется, а потом на черпачок переходит. Димка насадил на «трезубец» кусок холодца, откусил и причмокнул: