– Нет. А Боря это…
– Брат мой меньшой.
– Он медик?
– Как вам сказать. В армии медбратом был. Шибко дотошный, если что заинтересовало, изучит досконально. Самоучка, одним словом. Но если что изучил, делает получше иного дипломированного. Что ж вы, кушайте, кушайте, простынет ведь.
Едва Зоя взяла ложку и хлеб, как тётя Лена заторопилась:
– Ну не буду вам мешать. Приятного аппетита.
– Спасибо. Да вы не мешаете. Извините, я что-то не поняла. Перед вами заходила девочка…такого наговорила…
– И что же она сказала?
– Чтобы я поскорее убиралась. И что Борис не станет со мной разговаривать…
Лицо тёти Лены стало болезненно-печальным, она глубоко вздохнула, затем присела на краешек кровати, заговорила почти шёпотом:
– Это Юлька, моя меньшая. Всё верно сказала… Боря так и велел: если оклемалась, пусть…убирается. Это уж я самовольно и вещи ваши простирнула, и вот покушать… И говорить с вами действительно не станет…
Зоя замерла, закусив ложку:
– Не понимаю. Зачем же сюда меня вёз, а не в больницу?
– Он на велосипеде был, до района сорок пять километров. Время ранее, попуток нет. Вот и привёз к себе. Когда с вами управился, взял у Саши Борковского трактор и притащил вашу машину…
– С этим ясно. А почему разговаривать не станет?
Тётя Лена вздохнула, опустив голову, нервно затеребила складку платья.
– Не любит он женщин, особенно молодых. Только с нами пенсионерами, да со старушками словом перекинется. А так зубы сцепит и волком глядит…
– Почему?
– Ох, и не знаю, говорить, аль нет…
– Раз начали, продолжайте.
Зыркнула на окно, вновь глубоко вздохнула:
– Обидели его жёны, сильно обидели. Через них невзлюбил и остальных. Он ведь раньше тоже в городе жил, на заводе токарем работал…
4 Первая жена
Школу Борис закончил хорошистом. Мог бы и на одни пятёрки,– память почти феноменальная, предметы давались легко,– если бы не его несносный характер правдолюбца. Это у него от деда, ярого коммуниста, настоящего, ещё дореволюционного, прошедшего ГУЛАГ, штрафбат, войну закончил в Японии комбатом-танкистом. До последнего дыхания боролся за Правду, получая и награды и тумаки. Вот и Боря такой был, его в школе так и дразнили ГазетаПравда. С пятого по десятый класс выпускал школьную стенгазету, в которой, разумеется, правдиво отражал жизнь школы. Через эту правду многие не любили Бориса, включая педсовет, ибо и их не щадил ГазетаПравда. Мстили по-мелкому: занижали оценки.
После выпускного все рванули в город поступать в техникумы, институты, а Борис остался в деревне. В принципе он мог свободно поступить в любой институт, но не сделал этого. Объяснил так:
– Я ещё не определился, что хочу. Поступать на авось, как это делают большинство, не собираюсь. Схожу пока в армию.
Попал в Афган, хоть мама с бабушкой неустанно молились, чтоб Господь не допустил этого. Возможно, Бог был глух к мольбам бедных женщин, потому что они не считали себя по-настоящему верующими.
В первом же бою зелёным необстрелянным мальчишкам туго пришлось, было много потерь, на глазах Бориса шальной пулей убило санитара, и он самовольно заменил его: вытаскивал из-под огня раненых товарищей, делал перевязки. За самовольное оставление боевой точки солдата, конечно, пожурили и тут же приказом перевели в медроту. Закончил Борис службу с тремя лёгкими ранениями и двумя медалями. Дед гордился внуком, разговаривал на равных, как с братом своим фронтовиком.
Отдохнув недельку, Борис активно влился в жизнь: вступил в общество афганцев, поступил на заочное на журфак, а работать пошёл, всем на удивление, на завод, сначала учеником токаря, но вскоре досрочно был аттестован и получил довольно высокий для ученика разряд. Там же на заводе познакомился с первой женой. Ольга тоже деревенская, тоже училась на заочном, правда, в Технологическом, а на заводе работала в формовочном цехе. Скороспелая у них любовь вышла: не успели познакомиться, как дело до загса дошло. Завод выделил им комнату с перспективой улучшения: пойдут детишки, там и квартиру получите. Поначалу-то молодые жили, душа в душу, в положенное время народилась девочка, Сонечка. Борис в ней души не чаял.