Пол был последним мужчиной, с которым я пыталась откровенничать. Двадцать два года назад. И до сих пор гадаю, как я умудрилась оставить ту фотографию места преступления на кухонном столе. Никак не ожидала, что дети наткнутся на нее.

Пол был прав: прошлое не умирает. Черт, оно даже не покрывается морщинами.

Примерно через неделю после нашего «секса с камнями», я, утонув в подушках, коими был без меры завален парчовый диван Джейн, прихлебывала кофе из сувенирной чашки «Большой каньон», трофея одного из их с Карло совместных отпусков, и размышляла, как же мне заставить себя испечь что-нибудь – печенье, например, или еще что. Я листала одну из кулинарных книг Джейн, и на меня веяло ее запахом – легким ароматом меда и муки, – и задавалась вопросом: одобрила бы она меня? Частенько я ловила себя на мысли хоть разок запустить свою электронную почту, ввести Jane@otherworld.com и спросить ее.

Мои размышления прервала «Маленькая ночная серенада» – мелодия дверного звонка, и я скривилась от отвращения. Ненавижу музыку, но перепрограммировать звонок мне не под силу.

На переднем крыльце стоял Макс Койот. Помощник шерифа Койот был наполовину индейцем племени паскуа-яки и наполовину антропологом из Университета Колумбия – по материнской линии. Мы с ним работали вместе по нескольким делам, когда я еще числилась в Бюро. В отличие от многих работников правоохранительных органов, он не считал, что агенты ФБР поголовно придурки, и это было одной из причин, по которой я осталась в этих краях. Мы сделались в каком-то смысле друзьями: как-то раз после изрядного количества «Кроун рояла» я даже рассказала ему о Поле, но это не было приглашением к ужину.

Мопсы резвились и тявкали.

– Эй, ребята, это всего лишь ваш дядя Макс, – сказала я, открывая сетчатую дверь.

– Карло дома? – спросил он, заходя и спокойно осматриваясь: так делаешь, когда знаешь людей достаточно хорошо и уверен, что принесенный тобой шум не причинит им беспокойства.

– Проверяет стоимость джина в «Уолгринз». Ты заглянул на партию покера или пофилософствовать?

Макс и Карло познакомились на домашней вечеринке, сразу нашли общий язык и стали, может, даже лучшими друзьями, чем Макс и я. Раз в месяц они собирались вместе и делились друг с другом тем, что знали о Бертране Расселе и Техасском холдеме[5]. Макс обладал прекрасным системным мышлением. Карло неизменно проигрывался до нитки.

Сегодня Койот не ответил сразу, а помедлил, нагнулся, почесал большим пальцем каждого благодарного мопса меж выпуклых глаз, сдвинул в сторону одну из двух слишком ярких пурпурных подушек, вытянувшихся вдоль спинки дивана, и уселся. Он бывал здесь часто и уже не стал потешаться над павлиньими перьями Джейн в восточной вазе, а взял в руки поваренную книгу, что я листала, и понюхал пятно на рецепте хлебного пудинга.

– Как твои успехи в выпечке?

– Меня по-прежнему приводят в уныние ингредиенты типа «крем фреш». – Я забрала у него книгу, с хлопком закрыла ее и отложила на кофейный столик. Что-то в Максе заставило меня остаться стоять. – Хватит темнить, выкладывай.

Он вздохнул, сделал несчастное лицо, но это выражение было его «по умолчанию», так что я пока еще не слишком встревожилась.

Не слишком. Прожив столько в мире, где новости, как правило, были дурными, я спросила:

– А зачем тебе надо знать, где Карло?

Хмурый и собранный, словно на задании, Макс опять проигнорировал вопрос. Он протянул руку поочередно к каждому из мопсов, атаковавших его с флангов. У меня шевельнулось странное чувство, что он словно прикрывается ими на случай, если я в него чем-нибудь швырну.