Он встал во весь рост в ванне: высокий мужчина с тонким, чувственным лицом, настороженным взглядом, сильными, покатыми плечами и длинными, мускулистыми ногами наездника. Теперь, в двадцать восемь, он выглядел гораздо лучше, чем шесть лет назад, когда впервые приехал в Индию. Тогда он был высоким мальчишкой, всего год как закончившим Сандхерст, худым, несмотря на все адски тяжелые упражнения, шагистику, верховую езду, экспедиции в доморощенные пустыни с тридцатью фунтами[9] груза на спине, нацеленные на то, чтобы выбить из молодых людей всякую изнеженность.

– Пожалуйста, сэр. – Динеш стоял с улыбкой в дверях, полотенце в руке. В Пуну он приехал три года назад, бежав с затопленной наводнением фермы в Бенгалии. Джек совершенно случайно встретил его в доме своего приятеля в Дели и был поражен сияющей улыбкой этого бенгальца. Динеш считал эту работу ослепительной удачей судьбы в своей полной трагедий жизни. Знаком того, что его карма, его колесо фортуны движутся к лучшему.

Теперь Динеш и Джек прекрасно ладили между собой. То, что Джек был молодым офицером Индийского, а не Британского кавалерийского полка и мог – после упорной учебы, ведь он не был прирожденным лингвистом, – говорить с Динешем почти что бегло на хиндустани, было предметом гордости для слуги. Ведь он, как и многие хорошие слуги, грешил снобизмом и глядел свысока на других слуг в британских полках, которым приходилось говорить со своими сахибами по-английски. Вместе они уже прошли через многие хорошие моменты в жизни – парады, школу верховой езды в Секундерабаде, ежегодные лагеря в горах, где Динеш, в восторге от такого приключения не меньше своего сахиба, готовил для Джека еду на одном из дюжин огоньков, которые появлялись из земли, как только темнело. Динеш служил ему с почтением и страстью; это смущало и беспокоило Джека, ведь колесо фортуны снова поворачивалось. Все слуги Джека – Динеш, уборщик, повар и ее маленькая дочка – четко понимали свое положение в доме, зорко следили друг за другом и за иерархией. Приезд Розы, несомненно, взъерошит их перья, а Джек не мог подыскать слов, чтобы объяснить ей это.

Он вошел в спальню, простую комнату с низким потолком. Над узкой койкой с москитной сеткой крутился древний вентилятор. На полу лежала циновка из тростника; голые стены украшала лишь одна выцветшая гравюра Озерного края, оставшаяся от прежнего жильца. Шесть недель назад он обратился в полковую лавку с просьбой привезти ему двуспальную кровать, но дела здесь делались медленно; придется напомнить им еще раз.

На бамбуковое кресло в углу комнаты Динеш положил льняные брюки и белую рубашку, все прекрасно поглаженное.

Часть стены – Динеш трудился несколько часов, когда они прибыли сюда, – была обтянута красной тканью, на которой висели свистки и шпоры, походный поясной ремень и сабля.

Возле кровати слуга поставил серебряную чашу с фруктовыми солями «Эно», на случай, если они понадобятся после тяжелой ночи в клубе. Еще, трогательно, словно хотел сказать, что попытается отнестись к ней с симпатией, Динеш окружил фотографию Розы гирляндой бархатцев, словно она была богиней.

Сейчас Динеш вышел из тени, которую отбрасывал фонарь-«молния», старательно обтер Джека полотенцем, помог ему надеть трусы, затем раскрыл пояс брюк, чтобы сахиб сунул сначала одну ногу, затем другую.

Поначалу Джек ненавидел этот ритуал одевания. Когда это случилось в первый раз, он даже рассмеялся и выхватил у Динеша свои штаны, чем обидел его. Ему было неловко, казалось унизительным, словно два взрослых мужика играли в куклы. Теперь он привык и ему даже нравилось. Оправдывал он это тем, что теперь гораздо лучше понимал: в этом доме все относятся к своим обязанностям серьезно. Но, если честно, то нежные прикосновения Динеша позволяли ему чувствовать себя менее одиноким; к тому же он понимал, что все это продлится недолго и скоро закончится.