– Ненавидишь меня? – спокойно переспросил он. – И за что же?

– За все! За то, что ты превратил мою жизнь в руины. Как только ты появился, все стало рушиться.

– Неужели? Значит, до меня все было прекрасно?

– Да, представь себе! Из-за тебя я потеряла работу, получила «волчий билет». Из-за тебя была вынуждена уехать из своей страны, потому что из-за тебя – или, может, благодаря тебе – никогда не смогу наладить там свою жизнь.

– Можно подумать, ты бы сделала там блестящую карьеру!

– Из-за тебя я была вынуждена расстаться со своими родными и переругалась с друзьями.

– Велика потеря…

– Да, велика! Хотя тебе, может, и не понять. Кроме Дидье, тебя никто не может вытерпеть. А у меня были настоящие друзья, не лицемеры и не прихлебатели, и мне пришлось их всех бросить.

– Да, вместе с безутешным любовничком в придачу.

Я нащупала что-то стеклянное позади себя на кофейном столике. Моя рука уже сомкнулась вокруг этого предмета, готовая запустить его в человека, который сейчас стоял напротив и невозмутимо смотрел на меня, изрыгая мерзости. Но что-то остановило меня. Наверно, я вспомнила, что я его жена.

– Замолчи!..

– С удовольствием. Если бы ты не начала этот бредовый разговор, ничего бы не было.

– Ненавижу… за то, что ты сделал с моей жизнью. Может, ты, конечно, считаешь, что ни при чем. Твое дело. Но мы оба знаем, что это так. Я не хотела тебя ни в чем винить. Даже тогда, в Москве, когда Фридман указал мне на дверь, я могла бы… Но я не стала. Вместо этого я все бросила и поехала с тобой. Ты, конечно, можешь цинично заметить, что у меня был небольшой выбор. Может, и так, но из принципа я могла бы остаться в России. Но я поехала с тобой! И все это время надеялась, что ты хоть чем-то мне поможешь, что я не буду чувствовать себя чужой и никому не нужной. А получается, что я не нужна тебе. Ты не хочешь посвятить меня ни в одну свою проблему. Я твоя жена! А ты только отворачиваешься, напиваешься и оскорбляешь меня. Ненавижу тебя за то, как ты поступаешь со мной…

– И как же я поступаю с тобой? Не задумывалась, чего ты на самом деле хочешь от меня? Не думала, что лучше тебе не знать?

– Думала! Но в том-то и дело, что я ничего о тебе не знаю!

– Неужели? – в голосе ничего, кроме яда.

– Несколько фактов из твоего прошлого не в счет.

– Даже если они не очень-то лицеприятны?

– Я в курсе твоего нелицеприятного прошлого, если ты об этом. Я не сбежала от тебя, когда узнала, что ты был наркоманом.

– И тебя не смутило мое моральное разложение?

– Не настолько, чтобы не простить…

– А убийство?

– Что?

– Убийство человека, по-твоему, можно простить?

Я похолодела.

– Что значит… убийство человека?

Он долго смотрел мне в глаза, а потом я заметила, как его рот искажает странная усмешка. Он засмеялся. Меня прошиб пот облегчения.

– Как ты можешь так шутить? Ты рехнулся?!

Он продолжал смеяться, пока смех резко не оборвался. Черты лица окаменели. Точнее, это была маска – из боли и цинизма. Я знала, что он не шутит. И испугалась я вовсе не потому, что он мог совершить убийство, а оттого, что я верю в то, что он мог это сделать.

Я чувствовала, как лихорадочно работает мозг, пытаясь найти хоть одно оправдание тому, что оправдать невозможно. Он убил в целях самозащиты; убил, чтобы не убили его самого; спасал чью-то жизнь; убил человека, который совершил что-то ужасное; несчастный случай… Все что угодно. Наконец я набралась смелости взглянуть ему в глаза – он отрешенно смотрел в никуда. Весь его яд и сарказм куда-то ушли, исчезли. Когда наши взгляды встретились, на меня смотрел другой человек. Я не могла произнести ни слова, поняла, что дрожу. Это, наверно, был страх – страх, что сейчас он снова ничего мне не расскажет, или, наоборот, – страх, что моя жизнь, возможно, теперь в опасности от того, что он невольно приоткрыл мне свою страшную тайну.