Вопрос не подразумевал ответа – тем не менее Лана любезно отозвалась:

– Я купила желтый коврик в прихожую.

– Тоже мне приобретение.

– И, кстати, полотенца. Большие такие, махровые, для душа. А, да, и форму для запекания в духовке. Все со скидкой.

– Ты всегда была домовитой.

– Звучит как ругательство. Это не для нашей квартиры. Я ведь буду жить отдельно.

Нина присвистнула. Лану много лет раздражала ее вульгарная привычка так выражать изумление.

– Ну-ка, и когда ты собираешься бросить меня, а? На новоселье хоть пригласишь?

– Это отдаленные планы. Иногда я присматриваю в интернете съемные «однушки». Но так, на будущее. Надо с чего-то начинать.

– А Вера с Мишей в курсе?

– Конечно, я им говорила.

– Вряд ли они хотели, чтобы ты жила одна. Они, наверное, думали, ты выйдешь замуж. Нет, не выходи замуж, дурная идея. Когда-нибудь я попробую еще раз, но это дико выматывает. Гораздо легче, когда не выясняешь постоянно отношения, а просто живешь. Ох, извини. Сейчас сотру. – Движения кистью стали чересчур резкими и размашистыми, в итоге пятно краски образовалось у Ланы на шее.

– Во всем есть плюсы. Теперь ты больше ценишь свою мать. Вы вечно ссорились, но она так яростно встала на твою защиту, когда ты уходила от него. И так старается тебя оберегать…

Разговор делался более или менее личным. Эта зыбкая почва не понравилась Лане. Нине вроде бы тоже: она ответила недовольным «ага» и хмуро замолчала. Лана свернула беседу в более привычное обеим русло:

– Послушай, эта странная кофейня, которую открыли напротив – там же нет ни одного десерта! Ничего нет, кроме кофе и печений! Кто будет туда ходить? Они скоро разорятся.

– Точно, – подхватила соседка. – И нормальную еду не привозят. Пейте кофе с разными сиропами – и хватит с вас, мы же кофейня, Господи. Не знаю, у меня возле парикмахерской отличная кофейня, где куча еды и даже сигареты продаются. Хотя в заведениях сейчас курить нельзя. До сих пор бесит.

– Кое-где можно летом на открытой веранде.

– Тебе не кажется, что это не совсем законно? Официантки приносят пепельницу с таким видом, будто торгуют «пиратскими» дисками.

– Никогда не думала бросить курить?

– Шутишь? Сигареты – моя последняя радость. Надежная и постоянная. Ни разу не предали и не вынесли мозг. Кстати…

– Не знаю, что такого в этих дымящихся палочках, от которых к тому же засоряются легкие…

– … хочешь покурить со мной? Краску смывать через двадцать семь минут.

– Именно столько?

– Для твоих волос и этой краски я высчитала идеальное время. Не надо ржать. Так как насчет…

– Давай.

Лана встала со стула и осторожно, чтобы не сбросить накидку и не испачкать окружающие предметы, подошла к подоконнику, где лежала пачка сигарет. Нина больше не скрывала от матери свою привычку – после стрессов, которые пережила дочь в замужестве, тетя Люба (так называла ее Лана) во всем оправдывала ее. Иногда Нина явно этим пользовалась. Сегодня она была дома одна, но даже зайди мать внезапно, нужды прятать сигареты и проветривать, как раньше, не было.

Соседка протянула Лане зажигалку. Они закурили. Нина включила старинный радиоприемник тети Любы. По кухне разлилось жизнерадостное: «Well you are the one, the one that lies close to me, whispers hello I miss you quite terribly…».

Припев был взрывной и счастливый – не надо было знать английский, чтобы понять: песня – о беззаботной влюбленности. Лана чему-то улыбнулась и стала подпевать: «I fell in love, in love with you suddenly, now there’s no place else I could be but here in your arms…».

– Когда чертова погода наладится? Опять дождь. Тоже мне апрель, – проворчала Нина.