На самом подходе к автошколе был пятачок, где толпились таксисты. В надежде получить заказ они кидались навстречу любому прохожему, попутно, для повышения вероятности сделки, одаривая женщин цветистыми комплиментами.

Даже если такси мне не нужно, от возможности получить комплимент я не отказалась бы никогда. Поэтому подходя к группе таксистов, я невольно начинала улыбаться, и тогда ко мне подскакивал не один из них, а сразу все, кто был свободен. Проходя сквозь толпу улыбающихся и рассыпающихся в похвалах мужчин, готовых отвезти меня хоть на край света, я чувствовала себя превосходно.

До того самого дня, когда внезапный порыв заставил меня оглянуться назад, и я увидела Сашу, стоящего у ворот автошколы и смотрящего мне вслед. Что-то в его взгляде подсказало мне избегать подобного поведения, и теперь, выходя на улицу, я стала вести себя, как восточная женщина, опуская глаза вниз и прикрывая грудь шалью.

Но видимо, дело было уже сделано: Саша вновь стал мрачен.

36

Все Сашины разговоры с того дня стали сводиться к тому, что он стар, болен, беден и совершил в своей жизни множество ошибок.

Я никак не могла понять, к чему он клонит. Стар и болен – я не заметила этого. Беден – какое мне до этого дело? Были ошибки – да у кого же их нет?

Зачем он твердил мне об этом? Предостерегал, защищая меня от необдуманных поступков? Или искал поддержки и одобрения? Слово просил у меня прощения…

Где найти слова, чтобы дать пожилому мужчине уверенность в правильности прожитой им жизни? И в том, что впереди ещё так многое возможно…

Я пыталась, но он становился всё более замкнут.

37

Ведя учебный автомобиль, я всегда чувствовала Сашину поддержку. Саша рядом – и он справится с любой задачей. Находясь за рулём, я чувствовала себя так, словно машину всегда вёл он сам. Возможно, именно поэтому мне было строго запрещено переключаться выше второй передачи.

Все остальные уже ездили со своими инструкторами как положено, а кто-то даже бессовестно лихачил, мы же упорно держались на скорости не больше тридцати.

– Поднимай шлагбаум! Наши черепахи поехали! – кричал в будку старший мастер, и мы выползали за ворота.

– Почему не включить третью? – удивлялась я.

– Нельзя на учебной машине ездить быстро, это против правил, – возражал Саша.

– Как нельзя? – возмущалась я, – Все ездят!

– Пусть делают, что хотят, – невозмутимо отвечал мой инструктор.

– Но я же так не научусь! – волновалась я о предстоящем экзамене.

– Именно так ты и научишься! – повышал он голос, и я снижала скорость до позволенного мне уровня.

И всё же явная несправедливость не давала мне покоя.

– Ну почему? Почему? – терзала я своего учителя, и после моего сотого вопроса он, наконец, ответил:

– Ты камикадзе! Я не хочу, чтобы ты разбилась.

38

Я устала ездить по бульвару.

Каждый день один и тот же маршрут. Каждый день одни и те же повороты. Я уже выучила их наизусть. Я уже не видела знаков и разметки. Просто знала, куда и как следует ехать, где тормозить и когда включать поворотник.

– Почему мы всегда ездим по бульвару? – возмущалась я, – Все ездят, куда хотят.

– Это учебный маршрут, от него нельзя отклоняться.

– Но все отклоняются!

– А если все поедут на красный, или по обочине, или начнут вылезать на встречку через двойную сплошную – ты тоже будешь так делать?

Вспомнив о нашем первом выезде в город, я засомневалась в том, что я так делать не буду.

– Все делают, – так тихо ответила я, что не услышала саму себя.

Но Саша услышал.

– Ты будешь ездить, как все? – усмехнулся он, – От булочной до аптеки и обратно?

– Нет, – уверено возразила я, – Я в Ташкент поеду! К отцу!