Харлампиев опять чуть отодвинул штору, но нет, никто из прохожих не искал взглядом окно начальника охранки. В Гнездниковском всё было тихо. На противоположной стороне, наискосок от входа дремал извозчик, который – какие ни предлагай ему деньги! – никуда не поедет, пока не появится в переулке очень похожий на него «ванька» и не встанет на его место. А вот не торопясь прогуливаются по переулку двое друзей-приятелей, делано безразличными взглядами обшаривая встречных прохожих. И в подъезде сменяют друг друга вооружённые люди. Всё в порядке. Охрана не дремлет.

Но что сможет охрана, – неожиданно подумалось Харлампиеву, – если вдруг влетит лихач в Гнездниковский, осадит рысака на секунду, ровно настолько, чтобы седок прямо из коляски швырнул бомбу в окно начальника охранки. И – вскачь на Тверскую, а седок – проходными дворами – через Леонтьевский, Чернышевский, Юсовский?.. И всё, ищи ветра в поле!

Харлампиев вдруг подумал: а что, если переехать в другой кабинет окнами во двор? И тут же устыдился этой мысли, представив недоумённые взгляды сослуживцев. Этого ещё только не хватало!

В дверях показалась голова помощника:

– Все в сборе.

– Проси.

…Харлампиев перебирал в руках фотографии, вглядывался в запечатлённые на них лица и слушал доклад руководителя службы наружного наблюдения.

– Третью неделю ходим за ними, – докладывал начальник наружки, – и – ничего.

– Маршрут?

– Почти один и тот же. Бывает, заходит в магазины или кафе, но мои ребята смотрели – никаких контактов.

– Всё время вместе?

– Да, – кивнул начальник наружки. – Как Круглова освободили, так он всё время рядом со своей сожительницей Михеевой. Он и живёт у неё в библиотеке на Большой Бронной. Там у неё на втором этаже жилая квартира.

– Понятно. «Читатель» наш не засветился?

– Нет. Он человек опытный. Тем более там всегда полно народа.

– Что за народ?

– Сброд. Студенты, писаки всякие, актёры.

– О чём говорят?

– Вольнодумцы.

Харлампиев вновь потасовал фотографии.

– А вот этот, слева от Михеевой, кто?

– Студент Сергей Зубов, товарищ по курсу Павла Круглова. По нашему ведомству не проходил.

– А что это он так странно на Михееву смотрит?

– Вроде влип…

– Что?..

– Влюблён, – поправился начальник наружки. – Больше о нём сказать нечего.

– И это, по-вашему, «нечего»? – Харлампиев усмехнулся. – Это много. Это очень много. Это козырь в наших руках.

– Виноват.

Начальник поморщился:

– Бросьте все эти «виноват», «так точно». Говорите по-русски. Мы, слава богу, не в гвардии!

Сидевший у окна молодой поручик Денисов с досадой поморщился. Это не укрылось от Харлампиева, который нахмурился, хотел что-то сказать, но сдержался, повернулся к заместителю.

– А что у нас на Поварской?

Тот развёл руками:

– По Вейцлеру пока ничего. Три воскресенья подряд водим его по бульвару, и ни разу никто не попытался даже к нему приблизиться.

– Разрешите? – с места поднялся начальник группы наружки.

Харлампиев кивнул.

– Ребята считают, что Вейцлер водит нас за нос. Он темнит и только тянет время.

– Что вы предлагаете?

– Нажать на него. И всё. Тем более и его жена, и его ребёнок у нас в руках. Сразу шёлковым станет.

– Вы позволите?

Сидевший у окна поручик Денисов вскочил с места. Присутствующие с интересом обернулись в его сторону.

– Я человек здесь новый и, может быть, поэтому не понимаю, почему мы устанавливаем слежку за человеком, которого признал невиновным суд. Почему вы, – поручик кивнул в сторону начальника наружки, – предлагаете нажать, то есть применить насилие, не только к человеку, вина которого не доказана, но и к его жене, более того – к его детям! Да, мы с вами не в гвардии, – он с вызовом взглянул на Харлампиева, – к сожалению. Но существует же честь офицера, в конце концов! Или эти нормы здесь не приняты? Может быть, мне кто-то ответит?