– Так, может, написать об этом государю?

– Я писал, – неожиданно признался инспектор.

– И что?

Кувшинников тяжело вздохнул:

– Чуть с работы не вылетел. Они, хозяева, с местным начальством крепко дружат. Вы видели, как люди живут здесь, в этих «колидорах». Что у них за жизнь? Каторжная работа да кабак. Народ звереет в таких условиях. Взять хотя бы Лёшку Косова.

– Кого?

– Да вот этого, которого принесли. Он ведь, когда-то нормальный мужик, настоящим зверем стал. Как напьётся, и пошёл злость свою на людей срывать. Жену свою, сына бил смертным боем. Сын хороший парнишка, смышлёный, за мать пытался заступаться. А кем вырастет. Пьяницей или бандитом. Нет ему отсюда другой дороги.

Кувшинников замолчал, потом взглянул на Зубова:

– Вы меня извините, Сергей. Наболело…

– Понимаю.

– А что толку? – горько заключил Кувшинников. – Разве мы можем что-нибудь изменить?

Зубов спустился по лестнице, вышел на тёмную грязную улицу. Как-то особенно отчётливо представил себе мёртвого Лёшку, когда-то неплохого мужика, которого жизнь сделала зверем. В распахнутых настежь окнах орали под гармошку, пили водку, били друг друга в кровь. «Колидоры» жили своей жизнью.

Сзади зацокали копыта. Появившись, извозчик придержал лошадь. Какие-то люди с двух сторон взяли Сергея под руки. Он рванулся, но тщетно. Держали крепко.

Сзади кто-то сказал:

– Не дёргайтесь, Зубов. Вы арестованы.

Солдатов ещё раз оглядел Павла с головы до ног.

– Рад тебя видеть! Сколько же мы с тобой не виделись?

– Да я-то тебя видел, а ты меня нет.

– Как это? – удивился Павел.

Хозяин приложил палец к губам, прислушался, заговорил, приглушив голос:

– Я же ходил на ваш процесс. Видел вас всех. И мне тогда ещё сказали наши, что тебя скоро выпустят, потому что товарищи так вели себя, что ты, мол, сбоку припёку в их компании оказался…

– Да, – вздохнул Павел, – в неоплатном долгу перед каждым из них.

– Какие люди! – покачал головой Солдатов. – Вот кому памятники надо ставить.

– Может быть, поставят потом… Потомки.

– Может, – согласился хозяин. – Только мы до этих дней не доживём. Пойдём на кухню. Чаем тебя напою.

Накрывая стол, Солдатов заговорил вновь:

– Вот сказал про памятники и подумал: народ наш горемычный, сдаётся мне, ещё ой как нескоро помянет нас добрым словом.

Он налил из графинчика две стопки.

– Давай, брат, за тех, кого с нами нет…

Выпили, хозяин вздохнул.

– Я последнее время много о чём передумал. А поделиться не с кем, потому и рот сейчас не могу закрыть.

– Ну так и говори, о чём надумал.

Солдатов нахмурился:

– Слишком уж больно ударила нас охранка. Самых лучших выбила. Хотя… Есть тут и наша вина…

– В чём? – удивлённо взглянул на него Павел.

– Дисциплины нет – раз. Конспирация плохая – два. А три – самое худшее. Террор стал модой, много среди нас лишних, для которых главное – чтобы на пьедестал взойти героем.

– Ну, это ты зря, – возразил Павел, – пьедестал этот очень часто эшафотом оказывается.

– Может быть, и так, – согласился Солдатов. – Но… Давай лучше о деле. Ты ведь не просто так ко мне пришёл?

– Не просто так. Виртуоз в Москве.

– Да ты что! – просиял Солдатов. – Наконец-то. Давно пора. За всех товарищей отомстить. И за тех, кто в Сибири, и за тех, кого уже нет. Слава тебе, господи, – Солдатов перекрестился, – дождался… Кто?..

– Начальник охранки.

Солдатов нахмурился.

– Ты что?

– Не знаю… – он ответил не сразу. – Харлампиев, конечно же, та ещё сволочь. И я бы лично собственными руками удавил этого гада, но, думаю, если уж затевать дело, так надо, чтобы грохнуло на всю Россию.

– Кого ты имеешь в виду?

– Губернатора, например, – Солдатов рубанул ладонью. – Как-никак родственничек царя. И за ребят бы отомстили. Показали бы всем – жива боевая группа!