– Не, ну как! Вон, у этого, философа бизнеса, там же чёрным по белому: «отдай то, что хочешь получить!» Да и эта известная истина: «что посеешь, то и пожнёшь!» Как же влезать без денег?! Просто не понимают люди, и твоя крёстная в том числе!

– Угу…

– А ты ей-то объясняла, бизнес-план показывала?

Наташка фыркнула и лишь махнула рукой.

– Да ей не нужны объяснения! Не нравится ей весь наш бизнес-проект, и всё.

– И кто у нас крёстная? Волшебница? – я пошутила, как казалось, удачно.

– Юрист…

– О! Так тем более, нужно ей показать структуру. Это ж не учитель и не дворник, а юрист! Человек с высшим образованием! – по-видимому, коньяк поделился со мной значительной долей упрямства. – Юрист! Это ж не фунт изюму, а юрист! Надо показать, где денежки лежат, – такой человек обязательно поймёт!

В ответ Наташка звонко рассмеялась, заразив своим смехом и меня. Поржать я любила; только сейчас в голове возникло некоторое недоумение – над чем это мы, собственно, хохочем?

– Она твердит, что денег тут никаких не видит, и бизнес-план ей показывать бесполезно! И «Горец» наш, старший горе-руководитель, обводит всех нас вокруг пальца и пудрит мозги… И татарка ему в этом активно помогает, хотя играет перед нами роль преданной и заботливой мамаши.

– Непонятно… С чего такие предположения? И как можно видеть или не видеть деньги, если даже ты ей бизнес-план не показывала? Какие-то заявления для юриста несерьёзные!

– Ну, юрист она на полставки… А в основном она с людьми работает, лечит их, ну, ты понимаешь… И людей она видит, вот и говорит… Понимаешь?

– Не, не понимаю… – наш разговор очень незаметно поменял направление и перетёк в плоскость, для меня совершенно не ясную. Единственное понимание, которое у меня появилось вдруг и ниоткуда, так это интуитивное ощущение вдруг возникшей важности разговора. – Вообще не понимаю. Если так, то что получается, что нам тут все врут, и мы друг другу врём?

– Не, не все. Вот ты не врёшь.

– Я?!

– Ага. Крёстная говорит, что ты не врёшь, не умеешь.

– Я не умею?! Интересно… Как это она обо мне может что-то знать и говорить, ведь мы и незнакомы, и не виделись ни разу?!

– Не знаю – как. Но она про тебя ещё говорит….

Следующие несколько минут, как пишут в высокохудожественных книгах, показались мне вечностью. Слушая Наташку, я поняла, что, даже если бы мы были знакомы с этой самой крёстной, вряд ли бы ей было такое известно. Даже самой себе я не позволяла вытаскивать на божий свет те мысли и совершённые в былые времена собственные поступки, о которых сейчас слушала со стороны. Слушала с полностью растерянным умом и колотящимся сердцем. Как набатом билась в пустом мозгу одна-единственная реальная мысль: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Не может никто со стороны – ни знакомый, ни тем более (!) незнакомый знать и видеть то, что спрятано у меня внутри за десятком ширм и перегородок. Не мо-же-т-т-т!

Мозг, не желая погибнуть под этим неистовым стуком, сам себе выдал спасательную фразу: «Может, Наташка так прикалывается? Какой-то неизвестный развод? Может, просто так совпало, ну мало ли, угадала невесть как?! И просто проверяет мои реакции? Может, это просто какая-то проверка?»

Я уставилась на неё во все глаза в попытках увидеть хоть какой-нибудь подвох. Ведь лицо человека – книга открытая, читай, не хочу. Но подвоха не было! Это было ясно, смотри хоть глазами, хоть чем. Она сидела и вещала в совершенно свободной и открытой позе, нигде не промелькивало даже намёка на желание меня как-нибудь задеть или подколоть. Единственное, что отличало именно эту речь от предыдущих застольных рассказов, так это появившиеся в голосе неуловимо-нежные нотки, когда она говорила про свою крёстную, да еле различимый искристый блеск её всегда озорных глаз. Где-то внутри у меня автоматически отметилось, что я впервые сталкиваюсь с таким отношением говорящего к неприсутствующему здесь человеку.