– А-а-а-а… привет…

«Только тебя мне сейчас не хватало». Его появление спровоцировало ещё одну волну тошноты. Строить дружелюбную мину становилось всё труднее.

– Ты вааще!

И дальше зазвучал монолог, даже с большой натяжкой не могущий быть названным приличным. Если коротко и без нецензурной лексики, то речь его была посвящена неприкрытому восхищению передо мною и желанию совершить со мною некие действия, призванные возвести нас обоих в ранг близких людей. Нет, не молитва, другое…

На несколько мгновений даже ощущение тошноты прошло. Подобрать слово, могущее передать моё состояние, было трудно. Обалдеть?! Или слово, однокоренное с жестким растением-приправой?! Не знаю, возможно, и то и другое вместе.

Говоривший был мне другом-товарищем по детству и отрочеству. Я могла с полной уверенностью сказать, что знаю его. Это было глуповатое до простоты и простое до глупости создание, всю жизнь которого можно было описать и предсказать до старости, не прибегая ни к каким гадательным практикам. И его диапазон желаний и возможностей ни для кого не мог быть секретом. Даже для него самого. И я точно знала, что выражаемые им сейчас желания не могли быть его. И потому что сама чувствовала то, что было на меня направляемо любым человеком, в том числе и им, и потому что опять-таки знала его!

Я слушала его, а в голове крутилась одна и та же повторяющаяся мысль: «Это не он говорит; это не он». Слава Богу, вскоре его запал кончился, и он замолчал.

– Ты в своём уме?!

– Я… ну… ты это… не обижайся… я это… ну ты это…

Вот, теперь был он. Застенчивый, недалёкий и понятный.

– Иди, ладно… мне подышать нужно… одной…

– Ну извини, ты это… не обижайся… – он попятился, пьяненько покачиваясь.

– Иди… аккуратно…

Оставшись одна, я глубоко задышала. Надеялась, что это поможет избавиться от внутренних нехороших ощущений. Ведь видимых причин для плохого самочувствия не наблюдалось. Сейчас подышу, и всё восстановится…

Но едва я вернулась в душный зал, всё поплыло перед глазами, внутри что-то противно затряслось, тошнота вернулась с удвоенной силой. Кое-как добралась до своего столика и, склонившись, опёрлась на него руками.

– Ты как? – Наташка спросила, по-видимому, уже и сама понимая – как.

– Домой… – только и смогла прохрипеть я. Лично для меня вечеринка закончилась. Внезапно…

Повезло мне с друзьями. Без лишних слов меня молниеносно собрали и погрузили в машину. На обратный путь, занимавший обычно минут двадцать, в этот раз было потрачено намного больше времени. С десяток раз машину пришлось останавливать из-за открывшейся рвоты. К подъезду уже доставили не фееричный неузнаваемый персонаж, а стонущий мешок с костями. Картинка, надо полагать, была ещё та…

Больше суток я провела в мутной, дремлющей коме. Сейчас могу точно сказать: ни до этого, ни после так плохо мне никогда не было. Как не померла, сама не знаю. Ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Сознание сконцентрировалось на выворачивающих всё тело приступах.

Сквозь сплошную туманную завесу время от времени прорывался Наташкин силуэт, хлопочущий над моей распластанной массой. Жора заглянул ко мне ближе к обеду. Присел, успокаивающе погладил и ласково проговорил:

– Всё хорошо, всё хорошо…

Внутри что-то прояснилось. Я кисло улыбнулась и по-собачьи преданно заглянула ему в глаза. На миг всколыхнулась радость: сейчас Жора всё исправит! Сил говорить и просить у меня не было. Глядела в его спокойные глаза и молча просила: «Помоги, пожалуйста!»

Не знаю, как у него это получалось, но он умел убирать болячки. Примеров этому у меня уже накопилось масса. И точно знала, что он может, не знаю, что именно сделать и как, но как-то и что-то сделать, чтобы прекратить мои мучения.