– Ну что, Борис Иванович, давай вторую за твое редакторство…

– И, подняв рюмку, торжественно произнес: – Выбирай: «Огонек» или «Московские новости»? – Видя удивление Черникова, со смехом сказал: – Шучу, Борис Иванович, шучу… Этих не сдвинешь… Но мы вот тут задумали открыть на всю Россию правительственную газету.

На нее и сядешь… Давай за это…

– Погоди, Глеб… Какая еще правительственная?

– Как и положено. Новая «Правда»… О! – Он воздел палец.

– А что, хорошее название: «Новая правда».

Черников выпил залпом.

Поморщился. Не столько от коньяка, сколько от возникшего вдруг четкого понимания, что ничего в этой «Новой правде» нового как раз и не будет.

– Спасибо, конечно, за честь, но я откажусь.

Глеб даже поперхнулся коньяком. Откашлявшись, удивленно уставился на Черникова.

– Шутишь, Борис Иванович? От таких предложений не отказываются.

– Значит, буду пионером…

– А почему? – поинтересовался Глеб после паузы. – Если, конечно, не секрет.

– Никакого секрета. Я слишком долго зависел от других… И службу подневольного редактора хорошо знаю.

– Ну, это при большевиках было, теперь никто плешь проедать не будет, – с облегчением произнес Пабловский. – Я уже тебя Полторанину расписал, он ждет…

– Кто такой Полторанин?

– Министр печати…

– Который в «Правде» работал?

Черников положил в рот дольку лимона, стал медленно жевать.

Выражение его лица не менялось, а Пабловский не выдержал, скривился, словно ел сам, сглотнул слюну, философски изрек:

– Все мы выросли из одной шинели…

– Вот поэтому и знакомиться не стоит, – многозначительно произнес Черников. – Если ты хочешь мне помочь, то найди что-нибудь не в Москве… Например, в старом русском городе Ярославле… Или в Смоленске…

– Там искать нечего… Пока до провинции дойдет… Нет, ты серьезно отказываешься? – опять засомневался Глеб. – Ладно, не хочешь на «Новую правду», давай другую подберем…

Черников покачал головой.

– В Москве не хочу оставаться. Отвык, видимо, за эти годы… От суеты, спешки… От того, чтобы угождать одним и наступать на мозоли другим… Хочу что-нибудь свое делать, независимое ни от кого, кроме меня и Бога… Я тут прикинул, на пару номеров у меня денег найдется, а там, глядишь, добрые люди помогут…

– Нет, я тебя все-таки не пойму. – Глеб неторопливо вытер пальцы большим клетчатым носовым платком, с каждым движением становясь все трезвее и серьезнее. – Ты действительно хочешь издавать свою газету?

– Хочу, – твердо произнес Черников.

– В провинции?

Он кивнул.

– И, конечно, не продажную… Ну, я имею в виду, не обслуживающую ничьи интересы…

Черников опять согласно кивнул.

– В таком случае это предприятие обречено.

– Мы все изначально обречены. Ничто не вечно под луной, – оптимистично изрек Черников. – Но порой пилигрим значит больше правителя. Это тебе еще хочется насладиться утехами преходящими, у тебя впереди есть время и разочароваться, и покаяться, если что… Я свой лимит уже использовал, сделать бы то, что задано…

– Философ ты, Борис Иванович… Уж не поверил ли во Всевышнего?

– Воспитание постичь не позволяет. Но в атеисты уже не записываюсь.

– С такой позицией не поспоришь, – развел руками Пабловский.

– В таком случае могу тебе только помочь материально. Пару-тройку спонсоров для твоего издания обещаю найти. Да и сам внесу лепту.

Поднялся. – Позагорай тогда еще недельку, Борис Иванович. И прикинь, какой капитал тебе нужен на первое время. Да определись, куда путь держать… Может, лучше в Тулу?

– Поможешь со спонсорами – спасибо скажу. А куда ехать, определюсь.

– «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье», – процитировал Пабловский, выходя из комнаты. И, глубоко вдохнув морозный воздух поздней осени, уже для себя самого констатировал: