Но мы врём.

Притворяемся, что не различаем. Потому что дальше – черта, за которой нет этой раскованности, соревнования, равноправия. Мы это чувствуем, но каждый думает, что другой об этом не догадывается. Мы боимся потерять это «завтра», когда опять встретимся у околицы, скажем друг другу «Привет!», и она, не боясь за свою судьбу, будет накручивать педали за моей спиной.

2006; 2015

Когда человеку плохо, он прибегает к дневнику, всё жалуется, а потом кажется: вся жизнь его – уныние. Причём все дневники – уловка хитрецов: попытка оправдать себя в глазах потомков. Многим это удаётся.

Мы обожествляем давно ушедших людей, порой не зная, что при жизни могли бы ненавидеть их. Люди не знают, что скажут о них после смерти… Хотя грязные сплетни – как помои: текут туда, где ниже (интеллектуальный уровень). Нет человека, который не совершал бы в молодости поступков, за которые впоследствии не было бы стыдно. Не надо казнить виновного, ему без нас от себя достанется. Главное в том, чтобы осознать свои ошибки. Что-то исправить, хотя с годами всё труднее ломать судьбу.

Всё можно! – смело утверждаем мы в юности.

Всё возможно, – скромно соглашаемся, когда за сорок.

Всё в божьей власти… – вздыхаем в старости.

Да, в молодые годы мы всё могли. Да вот только не хотели, там ленились, там истратились на любовь, там прохвастали, а там прокутили.

Взор, запущенный в прошлое, – он, как летящий камень, постепенно меняет траекторию, искажая сущности. Это неевклидова линия памяти, где факты превращаются в мираж. А неточное воспроизведение прошлого порождает легенды. Главные мифотворцы – это очевидцы. Не лжецы и не клятвопреступники, а обознавшиеся, ослышавшиеся люди, иногда задним числом в силу меняющегося сознания. Два торговца на базаре, участника одного события, совершенно искренне описывают его по-разному, приводят взаимоисключающие детали и бьют при этом друг друга по голове безменами. В число столовых специй моих знакомых супругов, кроме перца и горчицы, непременно входит адреналин. Каждый день перед едой они спорят по пустякам, опровергают друг друга до неистовства (например, что трамвай звенел до поворота, а не после), и только потом с аппетитом берут в руки ложки.

Случаются исторические события, которые человек помнит определённо, так как часто их воспроизводил в памяти и давал оценку. Но проходят десятилетия – и всё человечество не только интерпретирует эти события по-другому, но и доказывает, что было в том случае совсем не так. Тогда человек недоумевает, смеет утверждать, что ошиблось всё человечество, хронология событий была другая, а у репортажных фарисеев тогда не было времени подогнать факты под те лекала, которые муссируются сегодня. Проходят годы, пожилого, уже нездорового и оттого неуверенного в себе человека в конце концов начинают мучить сомнения, он теряется, он и так неудачник (как и все, кто идёт против течения)… Но вдруг – о чудо! – появляется единомышленник! С доверительной улыбкой он заявляет как раз о том, о чём прежде утверждал страдалец. Единомышленник так вовремя, так кстати! Страдалец желает наделить его фактами, вырезками из газет, записями, сделанными химическим карандашом. Сучит руками по бокам и под мышками, но ладони соскальзывают вдоль клапанов, шелестят лавсаном, ибо на погребальном фраке отсутствуют карманы. И – о, как жмут от гнева картонные ботинки!

Правда торжествует через века и тысячелетия, но при условии, что историк осилит авторитет царей и завоевателей, исторический подлог. И тогда осыпаются в мел лжесвидетельства Навуходоносора, проступают, как симпатические чернила, на надгробиях сбитые письмена и о фараоне Эхнатоне, и об истинных Рюриковичах в усыпальнице Архангельского собора.