Если он хотел сделать мне приятное и солгал, то откуда он знает, что я кружил вокруг осин на солдатском пляже, и что авто у меня вишнёвого цвета?

Вот такие случайности, или совпадения…

Порой пройдёшь по улице и не узнаешь близкого твоему роду человека; не узнаешь в прохожем точную копию своего прапрадеда – троюродного своего брата, а то ведь грешным делом и влюбишься (с нескромными мечтами) в свою юную прабабку, бессмертный лик которой пронесёт в своём лице вдоль витрин какая-нибудь молодая незнакомая особа…

Сентябрь, 2015

На Зорге остановила молодёжь, они что-то праздновали допоздна, и вот провожали гостей. К окну водителя подошёл парень, дал денег, просил подвезти сестрёнку в Кировский район; девушка уже усаживалась.

Я тронулся, и парень в зеркальце начал удаляться с улыбкой надежды и доверия.

С виду ей было лет восемнадцать, в брюках, волосы распушены, откинуты за спинку сиденья.

– Ой, как здорово! – сказала она. – Поедемте в лес! На Лебяжье!

Надо сказать, я слегка опешил.

Да и брат её денег дал всего-то до Кировского района, до Лебяжьего по таксе раза в три дороже. Странная девушка, – ночь, незнакомый водитель, и на тебе – в лес!..

Что ж, поехали. Мне тоже город надоел.

Ехал медленно, молча смотрели вперёд, иногда, пролетая, ослепляли встречные автомобили.

На Лебяжьем я взял чуть правее от шоссе. Остановился.

– Здорово! Вот туда, – сказала она, указывая в темноту.

Я поехал по извилистому просёлку, едва различая стволы деревьев.

– Подальше, где нет людей.

Было в ней что-то чистое, откровенное. И я уступал её просьбам.

Поплутал между деревьев, остановился.

– Где у вас тут?..

Она нагнула голову, покрутила сбоку сиденья винт, опустила спинку, откинулась, расслабилась, закрыла глаза:

– Тихо, ни души…

Мы молчали. Смотрели через лобовое стекло в кромешную тьму нависших ветвей…

Молчали минут десять. Наконец, она решила выйти. Я отвернулся, опустил стекло и закурил, высунув голову, чтобы не видеть, что она делает.

Услышав хруст ветвей, обернулся – идёт неровным шагом, закидывая вбок одну ногу – нога не сгибалась.

– Гипс? – сказал я.

– Нет, у меня нога изуродована. Я в детстве попала под КамАЗ.

На обратном пути она рассказала, что они играли с девочками, на них напали мальчишки из соседних бараков, девочки гурьбой побежали, а моя незнакомка, чтобы отвлечь от подруг опасность, на бегу резко вильнула вправо, на шоссе. А там – КамАЗ!..

Она рассказывала это без обиды на судьбу, и даже, казалось, гордилась своим поступком. Она была ещё ребёнком.

– А нет возможности что-то исправить? – спросил я после долгого молчания.

– Есть, но операция стоит четыре тысячи долларов. Откуда столько взять?

– Да уж…

– Советовали написать письмо Ельцину, – продолжала она. – Мы с учительницей написали, никто не ответил.

– А где живёшь?

– С мамой. Мы в бараках живём.

– Парень есть?

– Откуда! Они вон клей нюхают в посадке.

– Клей?

– Надевают на голову целлофан и в нём нюхают. Сначала нюхали ацетон, сейчас «Момент» в моде. «Кино» смотрят.

Она говорила о мальчишках без злобы, презрения, даже с каким-то интересом, пиететом. Будто жалела, что её в мальчишество не берут. Будто забыла, что именно они загнали её под КамАЗ.

– А чем занимаешься? – спросил я.

– Я рисую, леплю. Ходила в художественную школу.

– Вот здесь остановите, – сказала она, прервав мои раздумья, вышла и пошла через пустое ночное шоссе на другую сторону улицы, вскидываясь и приволакивая одну ногу.

Ехал тихо, благо ночные улицы были пустыми…

Однажды видел красивую женщину без ноги, ужасное зрелище! А тут девочка! Это не укладывалось в мировосприятие, вызывало протест.