Собственно говоря, она ничего не имела против того, чтобы отложить отпуск на неделю или две. Было приятно сосредоточенно работать без звонящих телефонов, заглядывающих коллег и быстро наполняющейся папки «Входящие» в электронной почте.

Около двух она решила сделать заслуженный перерыв. Она вышла в пустую учительскую, включила электрический чайник и приготовила себе чашку «Нескафе». Порывшись в ящиках, она нашла банку со старыми миндальными сухарями. Подумала, что сойдет для перекуса.

После маленького кофейного перерыва она решила немного пройтись. Лисе-Лотте любила бродить по свежеотремонтированным помещениям своей школы.

Именно так она о ней и думала. «Моя школа».

Хотя ей школа, разумеется, не принадлежала. Школа Хильдинг была учебным заведением для 6-9-х классов, недавно открытым концерном независимых школ «Доннергрупп».

Дела у них шли хорошо.

Большой приток учеников, хорошая репутация, все учителя компетентные, и показанные на государственных экзаменах результаты значительно превышали средний уровень. Поэтому Лисе-Лотте думала, что руководство концерна ни секунды не жалело о том, что взяло ее на должность директора.

Она завернула за угол и вышла в коридор, где в основном велись занятия по естественнонаучным предметам. Внезапно Лисе-Лотте остановилась. Одна из покрытых белым лаком дверей, на которых, как ни странно, за весь семестр не появилось никаких каракулей, была приоткрыта. Двери следовало держать запертыми, поскольку в классах находились химикалии, кислоты, бутылки с газом и прочие дорогие и опасные вещи.

Уже собираясь закрыть и запереть дверь, она бросила взгляд внутрь.

Что это такое?

Лисе-Лотте открыла дверь полностью. Да, она не ошиблась. Слева от интерактивной доски сидела обнаженная до пояса фигура, спиной к классу.

– Извините!

Никакой реакции. Лисе-Лотте шагнула в комнату.

– Послушайте, что с вами?

По-прежнему никакого ответа. Никаких признаков того, что человек ее вообще услышал. Может, он под воздействием чего-нибудь? Судя по тому, как он сидит на стуле, он без сознания или, по крайней мере, крепко спит.

Лисе-Лотте пошла вперед между столами, на которых в ожидании осеннего семестра, начинавшегося через восемь недель, аккуратно стояли перевернутые стулья.

– Как вы себя чувствуете? Вы меня слышите?

Теперь она видела, что это молодой человек. Тренированный, с татуировками. Но что у него на голове? Колпак звездного мальчика или что это? И что у него прилеплено к спине? Если он действительно под воздействием препаратов или без сознания, Лисе-Лотте надеялась, что это не результат того, что он воспользовался чем-нибудь в кабинете химии. Будет нехорошо, если окажется, что один из местных юношей забрался в ее школу и чего-то нанюхался или отравился.

Лисе-Лотте опять остановилась, наморщила от удивления лоб. Теперь она видела, что у него на спине.

Два листа бумаги формата А4. На них что-то написано. Кровавые пятна там, где в голую кожу вонзились большие металлические скобки. Предчувствуя самое худшее, Лисе-Лотте подошла вплотную и наклонилась, чтобы посмотреть на его лицо.

Если не вытаращенные глаза, то маленькая круглая дырочка у него на лбу не оставляла никаких сомнений, что парень мертв.

Ванья сидела на диване в кабинете Торкеля и ждала. Она пришла слишком рано или же он опаздывал. Вероятно, первое. Торкель был известен своей пунктуальностью. Она поймала себя на том, что нервничает, сама не понимая, почему.

Торкель уже знал правду о Себастиане. Она рассказала ему, когда он позвонил, чтобы узнать, как она себя чувствует. Он не знал, почему она взяла больничный. Думал, наверное, что у нее грипп или что-нибудь другое, что пройдет. Он, разумеется, удивился, но проявил понимание, сказал, что она может оставаться на больничном столько времени, сколько понадобится, и что она знает, где его можно найти, если ей потребуется с кем-нибудь поговорить.