– Ну, не надо, – говорил он, – не надо, дурачок. Это все ерунда, не надо так плакать, не стоит…

– Стоит, – сказала она, – стоит, потому что я за все плачу. Сейчас, я скоро перестану, только ты не уходи.

– А я и не собираюсь.

Она посмотрела на него сквозь слезы и жалко, по-детски улыбнулась…

Ночью Садчикова разбудил телефонный звонок.

– Прости меня, – сказал комиссар, – тут один любопытный сигнал поступил.

– Еду.

– Погоди, разбежался… Такси сейчас не найдешь. Шофера пришлю.

– Я спущусь. На улице подожду…

– Дождь. Погоди, он подымется за тобой.

– М-михайлыч?

– Он самый…

Садчиков положил трубку, оделся, стараясь не шуметь, и пошел на кухню. Зажег конфорку, поставил чайник и начал делать бутерброды – себе и Михайлычу. Масло в холодильнике было до того смерзшееся, что не резалось, а крошилось желтыми ажурными стружками.

…Михайлыч всегда стучал в дверь. Он понимал, что звонок ночью переполошит всех в квартире, поэтому стучал условным, известным всем в управлении стуком – три раза быстро, а четвертый долго и гулко.

– М-михайлыч? – тихо спросил Садчиков.

– Михайлыч, – ответил тот.

Садчиков отпер дверь и сказал:

– З-заходи, старина.

– Да ничего, – ответил Михайлыч, входя.

– Пошли чайку попьем.

– Да не стоит.

– Л-ладно, ладно, будет кокетничать…

– Хорошая из меня кокетка.

– С с-сединой куда как л-лучше. Сейчас, говорят, с-седые мужчины в моду вошли.

– Седина в голову, бес в ребро.

– Р-ребра перебиты, какой там, к ч-черту, бес… Ешь б-бутерброды.

– Да ничего…

– Л-ладно, наваливайся, сам, наверное, только чаем и питался ночью.

– Почему чаем? Сухарь грыз.

– Пусть м-мышь сухарь грызет, ч-человеку сливочное масло надобно.

– Это истина, это вы очень верно подметили.

Садчиков засмеялся и стал наливать чай – дымный и пахучий – в большие красные чашки.

Комиссар пригласил Садчикова садиться и, поглаживая себя по животу, сказал:

– Мне сейчас анекдот смешной рассказали.

– А вот интересно, кто анекдоты выдумывает? – спросил Садчиков.

– Люди, – ответил комиссар, – кто ж еще?

– Не иначе как писатели.

– Журналисты, скорее, я думаю.

– П-почему журналисты?

– А у них времени больше. Писатели трудяги, спину гнут, а журналист – он просвет имеет. Да и потом парни они веселые и по бритве – вроде нас – ходят. А когда веселье, тогда и анекдоты рождаются.

– П-похоже, – сказал Садчиков, – очень может быть. Или веселье, или злость. Похоже.

– «Похоже», – передразнил комиссар. – Что я тебе, Алейников? Похоже на фотографии выходит, а я тебе мысль излагаю самостоятельную, ни на что не похожую, мил душа…

– Ну-ну, извините, – сказал Садчиков по привычке и сразу же понял, как не к месту сказал он эту свою шутливую фразу.

Комиссар внимательно посмотрел на него, хмыкнул и ответил:

– Да нет, ничего…

И оба они враз засмеялись, весело глядя друг на друга.

– Слушай, – сказал комиссар, – ты думаешь, что с Сударем все?

– Д-думаю, нет.

– Почему?

– Потому что вы м-меня про это спрашиваете.

– Умный, черт.

– А к-как же иначе?

– Иначе нельзя.

– В том-то и дело.

– Ну, шутки побоку. Парень к нам позвонил, футболист. Александр Пашков, с покойным Ганкиным в одном доме живет. Так он за полчаса перед убийством шофера там старичка видел какого-то. Старичок его заметил и отпрянул от окошка, а это значит – умный старичок. В электричке он ехал с футболистом, до Тарасовки, понимаешь, ехал… Вот штука какая… Проездной билет контролеру предъявлял. Как тебе это понравится?

– Очень м-мне это не нравится.

– Мне тоже.

– М-может, вызвать Читу? П-побеседуем с ним…

– Неудобно. Поздно уже… Как у вас с ним дела?

– Р-работаем…

– Ясно, что не танцуете… В группе у тебя все в порядке?