Один из мужиков, владевший грамотой, взял остаток газеты и принялся читать вслух. Речь в статье шла об укрупнении колхозов37.

– «так как советское руководство видит в укрупнении мелких колхозов один из путей повышения эффективности сельскохозяйственного производства», – читал по слогам деревенский грамотей. Мужики принялись с жаром обсуждать прочитанное. Больше всех горячился Гавриил Елисеевич.

– Эх, не зря бают, прикажи дураку Богу молиться, так он и лоб расшибет, мрачно пошутил он. – Правление и то топерича в Тодине, вот и топай пешком за сто верст кисяля хлябать. Справку каку али печать, каково в таку даль мне старику ноги топтать? Не ближний свет! Хоть плачь!

Неподалеку от уважаемого собрания сидел мужичок из соседней деревни. Окрестили его в народе Паша Кудесник. Был он не такой как все: маленького росточка, сухонький, похожий на подростка. Личико кукольное с жидкой порослью на подбородке. Маленькие глазки смотрят пронизывающим взором, с какой-то тревожной проницательностью. Поговаривали, что вырос он в дворянской семье, мать работала горничной и нагуляла его от барина. Кудесник сидел на бревне в сторонке, внимательно слушая общее собрание.

– Ты что же Елисеич, против укрупнения што ли? – странным бабьим голосом спросил он старика.

– Да на кой оно мне, – бесхитростно ответил тот. – Я так чую, одна всем надсада38 от нонешних порядков.

Вскоре разговор переключился на бытовые темы и об укрупнении позабыли.

Через неделю после деревенских посиделок под тополями кто-то сведущий и сердобольный предупредил деда Гарю о том, что на него «настучали» в «органы». Долго думал Гавриил Елисеевич, просидев всю ночь и не сомкнув глаз. Ареста ли он боялся или расстрела, а может быть переживал за жену и приемных детей, которых ждет участь стать «семьей врага народа»? Никто и никогда этого не узнает. Утром, ничего не сказав жене, он пошел в кузню и там повесился на горне.

Позднее разнесся по деревне слушок, что донес на него тот самый Паша Кудесник, который был якобы осведомителем органов МГБ39.

Дети войны. Ребятишки из деревни Судилово.

Люся первая справа, 1947 г.

В этот трагический год, когда похоронили деда Гарю, Люсе исполнилось семь лет. Пришла пора собирать ее в школу. Анна Макаровна, только что оплакавшая смерть мужа, каждый вечер молилась Богородице и, тяжко вздыхая, шептала, с надеждой глядя на икону:

– Богородица! Матерь Божья, прошу тебя сердешно, помоги в моей нужде. Где ж денёг взять, штобы собрать робенка в школу? На трудодни-то нынче не разбежисься. Много ли я зароботаю. Да и руки-то не дают доить. Гляди—ко што деется. Все пальцы перевело, крутит, ровно собаки грызут. На тебе, Владычице моя Богородице, возлагаю все упование мое.

Прежде чем ложиться спать, она доставала из голбца склянку с настойкой сабельника и принималась натирать ноющие суставы, после чего накладывала на больное место примочку.

Однажды, проснувшись рано утром, Люся увидела бабушку сидящей на расправленной кровати. Та тихонько постанывала, гладя отекшие и покрасневшие колени.

– Ох, анделы мои! Бог—от наказыват, за что – не сказыват. Люсенька, андел, – сдерживая стон, обратилась Анна Макаровна к внучке, – беги за фелшаром. Да зайди к тетке Нюре Паунинской, пусть придет корову подоить. Скажи, мол, бабка захворала.

После полудня в избу вошел, высокого роста подтянутый мужчина, лет сорока пяти, с приятными чертами лица, согретыми доброй, славной улыбкой. Он шагнул за порог, низко нагнув под притолокой голову. Это был местный фельдшер Степан Константинович Хохулин.

В деревне фельдшер первый человек. Отношение к нему самое доброжелательное. Уважают фельдшера как никого другого. На каждом застолье сажают во главу стола, потчуют разносолами и предлагают лучшие блюда.