Не помню уже, что я тогда говорил, но время было военное, летчики были ребята отчаянные и, видимо, считали, что дальше фронта их в любом случае не пошлют. В итоге на другой день меня засунули в бомболюк. Летчики пошутили, что сбрасывать меня не будут, но посоветовали на всякий случай привязаться к какому-то рычагу, куда подвешиваются авиабомбы.

Взревев моторами, самолет начал разбег. В железном пространстве, казавшемся мне чем-то вроде удлиненной большой бочки, меня бросало вверх и вниз. Я отчаянно уцепился за бомбодержатели, чтобы преждевременно не упасть на створки бомболюка, но после отрыва тряска кончилась, и мое настроение сразу поднялось. Моторы мерно гудели, и, хотя ничего не было видно, я по времени представлял себе, где мы находимся. Прошел час, под нами уже должна была быть Вязьма, но начавшийся холод заставил меня съеживаться все сильнее. Летчики почему-то набрали большую высоту, и дышать становилось все труднее, не хватало кислорода. Я был в простой гимнастерке, а снаружи (и постепенно внутри самолета) температура упала до минусовой: было не менее пяти градусов мороза. К третьему часу полета я стал чуть ли не сосулькой, хотя непрерывно растирал себе и руки, и ноги, и особенно уши и пальцы рук и ног.

Наконец самолет пошел на снижение. Металл в бомболюке сразу покрылся инеем, а я постепенно начал отогреваться. Самолет вздрогнул – выпущены шасси, затем щитки. Наконец легкий удар и тряска: самолет бежит по аэродрому. Затем рулежка, и все смолкает.

Слышу голоса:

– Держись, сейчас будем открывать люк!

Створки пошли вниз, я отцепляюсь от бомбодержателей и медленно сползаю вниз, затем прыгаю на землю. Горячо благодарю новых друзей, жму руки, они желают мне успешно завершить мой поиск.

С аэродрома я иду на железнодорожную станцию и там узнаю, что вечером на Брест уходит поезд. Время идет медленно, но вот и посадка. Вагоны битком набиты солдатами, офицерами – мест нет совершенно! Наконец мне удается забраться на подножку. Узнав, что я летчик и еду из госпиталя на фронт, солдаты теснятся и пропускают меня в вагон. Все полки заняты, но кто-то помогает мне забраться вверх на то располагающееся над проходом место, куда обычно кладут вещи. Я, скорчившись в три погибели, залезаю туда и кое-как устраиваюсь. Поезд идет медленно, часто останавливается. В полудремоте-полусне медленно проходит ночь, и утром мы прибываем в Брест.

Сойдя с поезда, я захожу к коменданту вокзала узнать, где сейчас мой 19-й авиаполк, но тот ничего сказать не может и лишь говорит, что на окраине города есть аэродром. К обеду я добираюсь туда и попадаю к командиру аэродромного батальона. Тот расспрашивает меня и говорит, что никакого 19-го полка здесь нет и не было. И вдруг в этот момент в комнату заходит Костя Дашин, летчик нашего связного самолета По-2. Бывает же такое везение! Костя кого-то привозил в Брест и зашел к командиру аэродромного батальона по поручению своего командира полка. Ну как тут не стать суеверным? Как будто кто-то специально помогает мне добраться в родной полк!

После восклицаний и объятий начинаются вопросы и ответы. Оказывается, наш полк теперь не 19-й иап, а 176-й гиап, то есть гвардейский истребительный авиаполк. В ходе успешных боев на Украине полк сбил много фашистских самолетов и стал гвардейским. Полком сейчас командует Павел Федорович Чупиков, а стоит он на аэродроме Демблин, куда Костя и летит.

Сердечно попрощавшись с командиром батальона, я иду с Костей к самолету По-2 и помогаю запустить мотор, дергая за винт. Мотор запустился, я залезаю в кабину, и Костя выруливает и взлетает. Самолет легко взмывает в воздух, и на небольшой высоте мы проходим над городом у края реки. Внизу развалины: только много лет спустя узнаю, что это развалины знаменитой Брестской крепости. Идет ранняя осень 1944 года, везде зелень, но крепость черная и красная от пороховой копоти и битого кирпича... Затем под нами появляется река, и начинаются поля и мелкие хутора. В течение приблизительно трех часов мы летим вдоль дороги, и наконец вдали появляется ровное поле. Самолет с разбега садится и заруливает под деревья. Я вижу замаскированные самолеты с красными носами и белыми хвостами: это «лавочкины». Я в своем полку.