Действия Георга III, которые не всегда удавалось истолковать как результат ошибки или заблуждения, уже в 1760-х гг. разрушали наивный монархизм. «Boston Evening Post» приводила многозначительную цитату из речи епископа Солсберийского (1609): «Король перестает быть королем и вырождается в тирана, как только перестает править по закону. В этом случае совесть короля может сказать ему то же, что бедная женщина Филиппу Македонскому: “Или правь по закону, или перестань быть царем”»[282]. И уж совсем не верноподданнически звучал «тост на январь XXX», напечатанный в «Boston Gazette»: «Пусть все политики, которые возвышают королевскую прерогативу на руинах общественной свободы, встретят судьбу лорда Страффорда. Пусть все священники, которые ставят церковную власть выше чрева совести (sic!), взойдут на эшафот, подобно архиепископу Лоду. Пусть все короли, которые прислушиваются к таким политикам и таким священникам, лишатся головы, подобно Карлу I»[283].

Авторитетный У. Блэкстон приводил старую максиму: «Король не может поступать дурно»[284]. Однако в жизни это не так, и английская правовая мысль создала рядом с монархом фигуру «злого советника», который и ответствен за возможные политические перекосы. Например, тему монарха, «обманутого ловкими и злонамеренными людьми», поднимал в своей памфлетистике Свифт[285]. 17-е из влиятельных «Писем Катона» было специально посвящено «злобным и отчаянным министрам» и способам, которыми они могут поработить страну[286]. В вигской пропаганде «злые советники» Георга III играли первостепенную роль. Образ короля мог быть амбивалентным. Образ парламента эволюционировал от «светлого мифа» к «черному». Но образу министерства свойственна предельная однозначность: он всегда негативен[287]. «Boston Evening Post» пускалась в рассуждения: английские министры выросли «при превосходнейшей форме правления в мире», «под властью лучшего из государей, когда-либо занимавшего трон», получили обширное образование, в том числе в области конституционализма. Учитывая все это, они должны быть «могущественными защитниками свободы и общих прав человечества». Но ничего подобного на самом деле не было[288]. «Boston Gazette» поминала недавние времена Гербового акта, «тиранию старого Гренвилля и его хунты»[289]. Министерство воспринималось как неизменно враждебное по отношению к колониям и в конечном счете – по отношению ко всей Британской империи. Именно об этом говорилось в письме от джентльмена из Лондона, которое опубликовала «Boston Evening Post»: «Мы не решаемся сказать, какие меры примет парламент, но совершенно убеждены, что министерство против вас»[290]. Виги были уверены, что есть особый «министерский язык», который все действия американских колонистов представляет как мятежные[291].

Отчасти эта тема звучала как реминисценция все из того же Болингброка. В описании узурпации власти, которое давал Болингброк, почти равную роль играли «необузданный нрав» монарха, «совет какого-нибудь злонамеренного министра», подстрекательство «своекорыстной группировки» и поддержка постоянной армии[292]. По меньшей мере, три из этих элементов американские виги с ужасом видели у себя. Не менее характерным как для Болингброка, так и для американской вигской пропаганды был мотив коррупции в министерстве. «Идея о короле-патриоте» была написана около 1738 г., в период т. наз. «робинократии». Такое название получил в английской истории период министерства Р. Уолпола (1730–1742) и связанная с ним система коррупции, лести, распределения пенсий и должностей. Болингброк описывал это так: «Министр проповедует подкуп – постоянно и вслух, подобно громогласному миссионеру порока; некоторые же не только намекают, но подчас и преподносят скрытые уроки того же самого»