Старик встал, пошевелил догорающий костер. Подумал, что надо бы все же пересилить себя и искупаться: вода придавала силы мышцам, светлые мысли – голове. На старости лет можно уж было позволить себе не думать о том, что будет завтра.

«Напились мужики, напились», – посвистывал Макар, оправляя штаны. После удачной охоты, как и следовало, они хорошо посидели, отдохнули, поговорили по душам. Макар любил такие застолья, когда вокруг дельные люди и каждый знает свою цену. Правда, ближе к ночи между двумя охотниками завязалась было драка, даже не драка, так: полезли мужики выяснять отношения, кто из них лучший охотник. Смех, да и только. Один из претендентов вообще только второй год с ними ездил, по первости даже ружье в руки не брал, боялся, а второй и того лучше – мазила, только и было беды Макару с Игнатом так его поставить в кустах, чтобы по своим не попал. Одно слово, дурость. Что на трезвую голову, что на пьяную. А еще начальнички. Крупными отделами заведовали. Если бы у него, Макара, была своя фирма, он бы ни одного из этих менеджеров и на сто шагов бы к ней не подпустил. Хотя как посмотреть. Если хочешь развалить дело или в мутной воде рыбки половить, а на дураков потом списать…

Макар вздохнул. А ведь с виду приличные люди, и говорят, как по писанному. Вот и Санька тоже оказался из таких: вроде все понимает, соглашается, а не прошло и два дня с последней отлучки в город – истосковался, извелся весь, хуже кота на сметану. «Хочу в город» – прямо вывеску можно на физиономию вешать. Не выйдет, видно, с ним ничего. Что поделаешь, свой ум чужому человеку не вставишь. Родному и то не получилось…

Нет, не умеет нынешняя молодежь с душой проводить время, чурается природы, а от этого все их нервы и болезни. Вон он, Макар, за четвертый десяток перевалил, а бегает, как заяц. Об Игнате вообще говорить не приходится. Силен старик. Всю жизнь на свежем воздухе. С таким первым сдохнешь, куда пойдешь, ежели он в полную силу идти будет. Ведрами грибы и ягоды собирает, а еще жалуется, что силы не те, здоровье, глаза, руки, а сам многим молодым фору бы дал, да еще, обходя, посмеивался бы…

– Ты чего?! Ружье-то положи, кому говорю.

Громкий, тревожный голос Игната вырвал Макара из раздумий. Он провел рукой по кустам, стряхнул с ладони росу, вытер руки о штаны.

– Чего там у вас происходит? – недовольно крикнул он, аккуратно пробираясь по извилистой тропке.

Вчера она разбили стоянку ближе к берегу, чтобы было легче свежевать туши. «Старею, – подумал Макар. – Теряю, видно, хватку». В лагере между тем один из вчерашних драчунов решил разыграть товарищей и, надев шкуру медведя, полез шатать палатку.

– Твою мать, – только и успел выдохнуть Макар, услышав выстрел.

Но к человеку с ружьем не бросился, хотя и вышел из-за кустов недалеко от него, растерялся как-то, зачем-то схватился за колено.

Выручил всех Санька. Подошел, приложил, вырубил горе-охотника, наподдал фальшивому медведю. Чуть-чуть, правда, не рассчитал силы, похоже, нос сломал, но ничего, до свадьбы заживет. Остальные мужики еще не так могли приложить, так что пусть спасибо скажет…

Сели, выпили. Налили Саньку. Он сначала отказывался, а потом разошелся, не унять. Рванул зачем-то купаться в одежде, как был, под водопад, кричал: «Жизнь прекрасна!». В общем, охота удалась. Особенно явственно это было заметно по осунувшимся на следующее утро лицам горе-охотников.

Шел дождь, и они, позавтракав, сгрузили багаж в кузов, прыгнули на машины: грузовик вел Санька, внедорожник – Макар. Игнат устроился в кабине с Саньком, шутил, показывал рукой направление. Санек с утра был злой, не выспавшийся. Он неохотно откликался на реплики Игната, раздраженно бурчал: «Сам знаю», «Не говори под руку». В общем, не проявлял к старику должного почтения.