Это была первая моя работа. Первая начальница, закидоны которой я принимала, как обычное явление, была странной женщиной. А Сергей… его хорошее отношение, желание пресечь ссоры в коллективе, создать здоровую атмосферу. Все это, после прямой травли меня, как сотрудника, я приняла за любовь. Сергей Петрович был просто «демократичным начальником», любившим обожание сотрудниц, и не брезгующим легким флиртом «для поднятия тонуса». Вот и все! Но это я поняла много позже, приобретя жизненный опыт. А тогда, я считала Сергея мерзавцем. Мое сердце было разбито. А в глазах открылись водопады слез, как весной в горах.

В связи с этим, раны заживали плохо, а врачи ругали за настроение и не желание выздоравливать.

Одним солнечным воскресным утром, в нашу палату вошел странный посетитель.

В это время все ее обитатели уже получили положенные уколы и капельницы, и занимались каждый своим делом.

Я горько плакала, Роза зависала в мобильном Интернете, а Валя ушла в себя и что-то сосредоточенно шептала. Я уже не раз заставала ее за этим занятием, и на мой вопрос: «Что ты делаешь, поешь что ли?», она ответила: «Молюсь!». Тогда я не стала расспрашивать, какому Богу молится, все-таки, это вопрос интимный.

И вот, в этот самый момент, в палату зашел человек, вид которого просто не мог не привлечь нашего внимания. И не только нашего, но и всего персонала больницы. То и дело медсестры и санитарки просовывали в дверь свои любопытные носики.

Посетитель был высоким, в остроконечной шапке, добавляющей росту. В теплой фуфайке на длинной коричневой рясе, пошитой из шерсти. Ткань мне напомнила мамино школьное платье.

Я давно не видела священников так близко. С детства, не пересекались наши пути. Но теперь сразу узнала – передо мной батюшка.

Батюшка весело вошел в палату, почти влетел. Сделал общий поклон, и широко перекрестил Валю, после чего подсунул свою руку прямо ей под нос. Валя, просияв, поцеловала ее.

–Валентина, готова?– спросил он.

–Насколько могу, отец Михаил!– сказала Валя, окинув грустным взглядом перебинтованные руки,– даже перекреститься не могу. Правило не читала. Мама приехать не смогла. Только Иисусову молитву. Не знаю, можно ли? Допустите ли?

Я смотрела в окно, но ушки были на макушке. Уж очень мудрено звучала речь собеседников. Слова, вроде, все понятны, но смысл разговора не ясен.

Священник присел на табуретку и достал странного вида саквояж, наполовину тканный, наполовину кожаный. Я не удержалась и стала поглядывать одним глазком.

Он вынул из саквояжа нечто, напоминающее игрушечную церковь, затем книгу в кожаном переплете (похоже, старинную) и крест из белого метала. Все это бережно разложил на тумбочке. Встал, снял тужурку и шапку, утер платочком мокрый лоб, откинул прилипшие к нему седые пряди, и наклонился над Валей, ловко накрыв ее голову подобием передника. Некоторое время я наблюдала лишь затылок склоненного над больной священника, и заметила, что его волосы скрепляет какая-то уж слишком изодранная резинка.

«Странно,– подумала я,– он что, не может себе новую купить? Так-то выглядит вполне ухоженным. И ботинки хорошие, крепкие».

Я раздумывала, долго ли они будут шептаться под передником, когда священник выпрямился, положил руку Вале на голову и бодро пробормотал какую-то молитву. Когда он снял передник с моей соседки, она выглядела растрепанной и счастливой.

Я думала, что обряд окончен, но батюшка положил на грудь Вале расшитую ткань, достал что-то из маленькой церкви и дал ей съесть. После этого приложил крест к губам больной. И стал собирать все обратно в саквояж.