– Прочтите, – сказал вдруг Алексей Михайлович просительно и сразу перестал быть похожим на школьного учителя, – Мне кажется, что это может быть для вас очень полезно. И интересно.

Замковская мелко закивала головой, потом вдруг спросила:

– А что дальше, доктор? – Она впервые с момента своей глупой фразы подняла глаза и посмотрела на Зуева. – Когда Серенька поймет, что мир – разный. Вы отнимете у него машинку, чтобы он понял, что мир – злой?

– Идея неплоха… – Алексей грустно улыбнулся. – Но, к сожалению, эту истину никому объяснять не нужно – мы ее всасываем с молоком матери. Но дальше мы действительно будем у него машинку отнимать.

– Зачем? – оторопела Ирина.

– Вы знаете, любое простое действие всегда имеет много смыслов. Обернитесь, пожалуйста.

Замковская обернулась и увидела сына, который лежал на ковре, прижимая одной рукой к себе зайца, а другой – красную пожарную машинку. К нему направлялась Матрена Григорьевна с явным намерением что-то у него отобрать.

– Вы видите, Серенька новую игрушку уже полюбил, она стала «его» вещью, приобрела для него сверхценность. И если эта сверхценность вдруг начнет от него уезжать, а Матрена Григорьевна будет ее от него именно откатывать, а не отбирать, что может произойти?

– Горе, – выдохнула Ирина, – Серенька будет горевать от того, что у него отнимают любимое. И это может его травмировать.

Зуев вздохнул, покачал головой. Гриша в зале внимательно смотрел за тем, что происходит в кабинете, пытался услышать разговор, но не мог.

– Я иногда думаю, – расстроенно сказал Алексей Михайлович, – что начинать помощь детям надо все-таки с родителей. Ну, Ирина Николаевна, ну подключите, пожалуйста, голову, перестаньте руководствоваться только инстинктами, как бы благородны они ни были.

– Ну… – неуверенно сказала Ирина, – он поймет, что она движется.

– Браво. Серенька поймет, что мир живой, раз ему свойственно движение. Что еще?

– Еще он, чтобы вы там ни говорили, – упрямо сказала Замковская, – все-таки почувствует горе.

– Это мы уже проходили. Что еще?

– Ну…

Ирина замолчала, беспомощно глядя на Зуева. Он посмотрел на нее, внезапно протянул руку и забрал лежащую на столе пару новых перчаток. Замковская инстинктивно дернулась за ними.

– Ну? – нетерпеливо сказал Алексей.

– Он захочет вернуть себе игрушку, – обрадовалась Ирина, – он попробует ее забрать обратно…

– И Матрена даст ему такую возможность, – продолжил Зуев. – А потом опять отнимет. И будет делать это здесь, а вы – дома, до тех пор, пока он научится ее не брать, а катить к себе.

– Он почувствует, что может чем-то управлять, применять свою волю к чему-то, – догадалась Ирина.

– Не только, – Алексей Михайлович радостно улыбался. – Он начнет играть, то есть делать тот совершенно бессмысленный набор действий, из которого только и появляются все смыслы.

– А дальше?

– А дальше мы посмотрим, скорее всего попробуем научить его катать машинку не только от себя к себе, но и вокруг себя.

– Зачем?

– Ирина Николаевна, – взмолился Зуев, – мне надо идти, у меня здесь не только ваш сын, а еще почти полсотни пациентов.

Замковская расстроенно покачала головой, потом сосредоточилась:

– Алексей Михайлович, мне надо уехать на несколько дней. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы Матрена или Света заменили меня на это время, тем более что я хочу увезти с собой Надин.

– Но я ими не командую, – растерялся Зуев. – Когда их рабочее время закончено, они – свободные люди. Попробуйте договориться частным порядком. И, я вас умоляю, займитесь Серенькиным режимом.

– Хорошо, – кивнула от дверей расстроенная Замков-ская. – Я сегодня дам указания Надин.