В контексте этих структуралистских дискуссий о понятии вида и классификации источников становится понятно обращение О. М. Медушевской к фундаментальным проблемам исторического познания – методологии истории, теоретического источниковедения и определение его метода в современных исторических, антропологических[23], компаративных[24] и социологических исследованиях. В этом отношении заслуживают внимания ее последующие труды по исторической антропологии, компаративистике[25], исторической географии, теории источниковедения[26]. Внимание к структурализму, обсуждение того, что такое структура, как ее выявить и измерить, что является единицей измерения – всегда были в центре ее внимания. Отсюда вывод о важности компаративистики – сравнительных методов с учетом принципа сравнения сравнимого. Подлинная компаративистика – это теоретическое источниковедение, а единицей сравнения выступает исторический источник. Становится понятен генезис основной идеи когнитивной методологии истории – опосредованного обмена информацией через продукты человеческой деятельности.

Для современной научной мысли принципиальное значение имеет не только анализ результатов научных дискуссий, но и логика их формирования, отражающая исторические особенности эпохи и трудности становления. В 1975 г. О. М. Медушевская защитила докторскую диссертацию «Теоретические проблемы источниковедения», в которой была выдвинута новая научная концепция источниковедения как теоретической и методологической основы гуманитарного знания, позволяющей сделать это знание точным и доказательным. В условиях господства догматизированного советского марксизма, обращение к этой тематике требовало большого личного мужества. В период, получивший позднее выразительное наименование «застоя», было не принято обсуждать какие-либо теоретические понятия, выходящие за рамки официального марксизма-ленинизма, а тем более предлагать их собственную интерпретацию. Поэтому в советской науке вводимое О. М. Медушевской понятие «теоретическое источниковедение» – было встречено с глубоким недоверием и подозрением. Зачем, – спрашивали критики, – нужно выделять «теоретическое источниковедение» в особую отрасль знания, если уже существуют марксистская «теория исторического процесса» и «теория исторического познания и исследования»? Не означает ли введение этого понятия уступку неокантианству: сознательный разрыв методологии и методики, т. е. стремление противопоставить теоретическое источниковедение – источниковедению без теории? Наконец, целесообразно ли распространение строгих методов источниковедческой критики на тексты идеологического происхождения, в частности – партийные документы?

В контексте стремления неосталинистской части научного руководства (а именно таковым было тогдашнее руководство МГИАИ во главе с реакционным партийным функционером С. Мурашевым) взять реванш за предшествующий период «Оттепели» и установить идеологический «порядок» в «ненадежной» среде гуманитарного вуза после восстаний в Венгрии и Чехословакии – все эти вопросы были отнюдь не схоластическими. Поэтому на защите докторской диссертации столкнулись представители двух направлений – советских догматиков и ученых, стремившихся к модернизации понятийного аппарата и языка гуманитарного познания. Драматическую ситуацию, ощущавшуюся в наэлектеризованной обстановке начала защиты, удалось переломить благодаря мощной поддержке академика Л. В. Черепнина, выступавшего первым оппонентом по диссертации. Черепнин – выдающийся специалист по истории российского феодализма,