Этому обстоятельству мои соседи по столу обрадовались больше, чем знакомству со мной.

Освоился и даже притронулся к еде. Пил не отрываясь. Девочки-официантки приносили все новую и новую еду. Еды было много. Я должен помогать им разносить еду, а не сидеть тут с важной мордой. Я лакей, а не писатель.

Через этот бред проникали разговоры, музыка, смех.

– О-о, Артур! – Услышал я в правое ухо.

– Привет, а ты кто?

– Читал твои рассказы. Тяжело оторваться, – сказал парень примерно моего возраста. Вырвался из-за студенческого стола и сел рядом.

Я смутился и поблагодарил.

Время от времени выходил покурить с поэтессой, имени которой даже не помню. Она курила айкос:

– Ты убила эстетику нормальных сигарет и поэтическое начало в себе! – сказал я и затянулся желтым Филип Моррисом.

Поэтесса показала мне язык.

Когда вернулись в зал, обнаружили за нашим столом еще больше людей. Наш стол оказался самым пьющим, и под конец все пришли к нам, Как на водопой. Дикий литературный мир.

Рядом со мной села девушка. Мой измеритель привлекательности затарахтел с непривычки – все-таки полгода провел в отношениях. Не пользовался этим прибором. Но он заработал – алкоголь его топливо. Она оказалась поэтессой из небольшого города на севере, мамой двоих детей, заботливой женой, но это никак не повлияло на степень ее притягательности. Я представился:

– Многие говорят, что я Артур. Тут называют писателем.

– Сколько тебе? – спросила она.

– 18 исполнилось.

– Не маловат?

– Судить тебе.

Время от времени я выбирался из разговора в реальность, и замечал ее руку на своей ноге. Реальность бесновалась, и стало понятно, что театральное кафе скоро нас изрыгнет из себя, выдавит прямо в ночь. Я поцеловал поэтессу.

Как в пьяном калейдоскопе мы шатались по центральным улицам Уфы, и ноябрь загонял нас в первый, второй, третий бар. Во втором баре нас отказались обслуживать из-за моей реплики:

– Че по виски у вас?

Нас было трое, когда мы зашли в общагу. Я, поэтесса и прозаик-студент. В общаге разместили иногородних писателей. В этом же общежитии я проходил учебную практику:

– А вот эту тумбочку я подкручивал!

Поэтесса крепче взяла меня за ногу, время от времени гладила. Трогала меня как бы невзначай. Какой-то мутный разговор продолжился, но мне было до фени – я был слишком сосредоточен на поэтессе. А когда наши ноги сплелись, третий лишний покинул комнату.

Как только парень скрылся за дверью, поэтесса встала. Я тоже встал. И у меня тоже. Подошла к двери, провернула замок. Я подошел ближе. Она посмотрела на меня пьяным взглядом и поцеловала.

Поэтесса отошла на пару шагов. Стянула с себя одежду – это произошло быстро. Даже резко. Быстро опустилась на колени и стянула с меня штаны.

Я чувствовал себя послушным похотливым псом. Очень грязным ублюдком, который прямо сейчас изменяет своей любимой. Или нет. Я не понимал, в каком статусе наши отношения с Алиной, но на всякий случай примирился с судьбой изменщика.

Поэтесса не разрешала трогать себя. Каждый раз, когда я тянулся к ее груди, она била меня по рукам.

Я разрядился и почувствовал себя грязным псом. А поэтесса выгнала меня. Даже не дала отдышаться. Так я снова оказался на холодных улицах, и побрел на остановку. До первого автобуса еще 40 минут. Я ждал его и не понимал – мудак я или нет.

Я стоял в курилке и дрожащими руками набирал Алину:

– Алин, я уронил ключ-карту старшей смены в лифтовый паз.

– Ну и что?

– Я уронил ключ-карту старшей смены в лифтовый паз. Это моя первая смена.

– Ну просто подойди и скажи ей все как есть, – ответила Алина.

– Ну как ты себе это… Ладно. Ты права. Мне почаще нужно с тобой соглашаться.