Но мы счастливы были и там.
Нипочём не уйти от погони
Тех годов, где твои и мои…
Юность мчится в горящем вагоне,
И нельзя повернуть с колеи.
Олегу Алёшину
Наверно, вызван мой рассказ
Метаморфозами природы…
В краю зимы и непогоды,
Я пересчитываю годы,
И удивляюсь каждый раз.
В рубашке тесной нараспах
С ватагой сверстников отпетых,
Девичьим взглядом обогретый,
И я ходил вначале лета
С улыбкой счастья на губах.
Какие песни я певал!
Нахрапом шёл по бездорожью,
И неземной объятый дрожью,
В груди высокой искру Божью
Я алкоголем заливал.
Какие песни я певал!
Теперь под эти песни плачу,
И запоздалую удачу,
Как от рубля пустую сдачу,
Рукой отчаянно ловлю.
Ещё я женщину люблю,
Как любит птица край обрыва,
Где от воздушного порыва
Она ложиться на крыло.
– Всё суета и ловля ветра! —
Сказал оттуда мне отец —
А птица, сын мой, для помёта
И мне открылся, наконец
Простор последнего полёта.
Стихи о Тамбове
На лице азиатская мета,
И славянская грусть на лице.
Пламя белое знойного лета,
Божий храм в золотистом венце.
Погуляет душа на просторе!
Во все стороны синяя гладь…
Далеко тебе, город, до моря,
А до поля – рукою подать.
Ты любовью мне сердце поранил.
Приворотным вином опоил…
Тянут в небо подъёмные краны
Журавлиные шеи свои.
Птицы спрятали в дупла свирели,
И у лета на самом краю
По обычаям русским присели
Перед дальней дорогой на юг.
Я и сам в вайсенфельдских рассветах
О тебе тосковал неспроста
В гимнастёрке защитного цвета
Впереди пограничных застав.
Заиграет гармошка «Страданье»,
Запечалятся волны на Цне…
Ах, какое у речки названье,
Словно твой поцелуй в полусне.
Пусть сквозит азиатская мета
На открытом славянском лице…
Белый пламень усталого лета.
Белый храм в неприступном венце.
Утро в городе
Осень поздняя в парках хлопочет,
С каждым днём, становясь, всё щедрей.
Просыпается город рабочий,
Протирая глаза площадей.
Облака над стальной телебашней
Наливаются соком зари…
Ночь уходит по листьям опавшим,
Потушив за собой фонари.
Свет из тьмы бытиё сотворило,
И раздвинулся мир – будь здоров!
Мчит троллейбус, держась за перила
Бесконечных своих проводов.
А по городу, ждущему снега,
Люди шли в предвкушении дел.
Птицы дня окликали их с неба —
В хладном воздухе звук леденел.
Что я птицам прощальным отвечу?
Помашу – вот и весь интерес…
Как по улице, людям навстречу
Пробежала улыбка небес.
Бабье лето
След на болоте лосиный,
Неба высокая синь,
Солнечный трепет осины,
Бабьего лета теплынь.
Поздняя ласка и милость,
Радости чистый родник…
Как же такое случилось,
После дождей затяжных?
Светом объят и покоем
Думаю думы свои.
Видится сквозь золотое
Тёмная зелень хвои.
В душу до самого донца
Чёрная смотрит вода
Лето пройдёт и вернётся, —
Не возвратятся года.
Тихо на солнышке греясь,
Я счастлив случайной строкой,
Всё, на удачу надеясь,
Словно мальчишка, какой.
Ещё раз о Тамбове
Не сказать бы мне лишнее всуе,
Продираясь сквозь уличный шум…
Город мой, я тебя нарисую.
Город мой, я тебя опишу.
Снег ползёт под ногами подталый.
Башни кранов ушли в небеса.
Там, где белые встали кварталы,
Я на стройках горбатился сам.
Только старый мне город роднее,
Он утеха для русской души.
Чья-то юность там новая зреет,
И опять на свиданье спешит.
Не имел я с подонками дело,
Хоть кричал, задыхаясь: «Ура!»
Моё бедное детское тело
Коммунальная грела дыра.
Я молюсь, хоть и это не ново:
«Сохрани, Боже мой, и спаси
Музучилище – гордость Тамбова,
Зоин памятник – гордость Руси».
Где театр изогнулся подковой,
Где есть Дом под чиновную рать,
Чёрный идол на камне суровом
Тщится Бога за бороду взять.
Там, где облак весёлый клубится,
Где Господь указует перстом,
Небеса перелётные птицы
Над соборным прошили крестом.
Каждый вечер сюда залетая,