Банкрот тяжело и глубоко вздохнул. Это сместило центр его тяжести

вперед, побуждая к действию, и он неуверенно встал. Сейчас Николай состоял

как бы из нескольких тел, вложенных одно в другое. Все они начинали дрожать, как желе на тарелке, от любого самого маленького движения, сливаясь в одно

маятниковое где-то в центре головы. Она тошнотворно кружилась, и,

даже полностью замерев, трудно было остановить этот изнуряющий ход. Сердце неожиданно выдало дробь и застыло стоп-кадром. Душа нерешительно выглянула из

темечка, отталкиваясь от немедленно вспотевших волос невидимыми ручками.

Под левой лопаткой резко и неприятно защипало, как если бы огромную новую

батарейку приставили контактами к мокрой спине. Казалось, что на голову на-бросили целлофановый пакет, внезапно и катастрофически прекративший до-ступ кислорода в легкие.

Страшно стало и темно.

Кто пил – тот знает!

Но тут какая-то неведомая сила взболтнула сердце в груди, заставляя

сотрясаться пульсациями все тело, а легкие резко и сипло всосать воздух. Душа

смущенно ушла в пятки, а рот немедленно наполнился кислой ватой. Николай

вцепился руками в стол, стараясь не упасть, но уже понимая, что отпускает. Он

часто задышал и вытер с облегчением пот со лба.

Надо было что-то срочно предпринимать. Ноги тряслись. Треники, повидавшие трудные и долгие годы, безжизненно висели на нем, как сбитые

меткими пулями стрелков аэростаты в хронике военных лет. Жена постоянно

выбрасывала легендарные портки (на тряпки порвать боялась), но Николай неизменно возвращал их в свой ящик. Новые вещи он не любил и назидательно

повторял жене, что его самый лучший и удобный костюм – это трусы и майка.

Упругость свежего воздуха, ворвавшегося в открытую Николаем дверь, на мгновение толкнула его обратно в дом, но потом, как вакуумом, вытянула

наружу, заставив сделать несколько шагов на середину крыльца.

Тарзан (его Николай подобрал в лесу) радостно метнулся к ногам, бешено виляя хвостом. Хозяина он любил. Тарзан был собакой полудикой, недо-верчивой и злой, но к Николаю ласкался самозабвенно. Каждый раз, падая на

спину, он как бы говорил: «Вот он, мой живот! Кусай, если хочешь! Ты вожак!».

Хозяин никогда не кусал его, и не знавший доселе много ласки Тарзан

помнил это и ценил.

Николай потрепал собаку по холке и направился к колодцу. Студеная

вода помогла договориться с нежелающим ему принадлежать телом. Оно стало

неохотно, но все же отвечать на путаные приказы головы, и вату мышц замени-ла приятная бодрящая дрожь.

Дорога до магазина, к которому Николай угрюмо направлялся со

слабой надеждой подзаняться, пролегала вдоль железнодорожного полотна.

Станции в деревне не было, и до ближайшей надо было тащиться «мало не

покажется». На электрички Николай не обращал внимания. Ну, бегают себе и

бегают. Хотя некоторая польза, конечно, была. Совсем уж точное время никому

не нужно в деревне, но и без часов тоже нельзя, а тут кукушка на колесах. Вот

первая пошла. А это двухчасовая, после перерыва, а вот и последняя…

Николай отвлекал себя на пути к станции такими вот разными мыслями. А до нее было еще… Дожить бы! Кстати! Николай притормозил на минутку, достал из-за пазухи крестик, сотворил быструю молитву любимому святому

Николаю Угоднику, как он это всегда делал в трудные минуты своей жизни, и

зашаркал вперед.

Воздух к полудню как будто загустел и остановился в дреме. Легкие на-полнялись неохотно, и даже пчелы, перелетая с цветка на цветок, недовольно

ворчали.Жжжжжжжара!

Теплый воздух гнал их вверх от вкусной пищи, и их полосатые тушки

лениво сопротивлялись восходящим потокам.

Ход мыслей прервала грохочущая электричка. Идет. Воняет пылью.