Эх, не был бы он царем!

- Чего стоишь, милая? Пойдем! – а руки уже опустил. Понял, что дочь не прыгнет, как бывало. Выросла. Тринадцать уже. – Я усадьбу тайно купил. Будешь в ней хозяйкой. Имя тебе поменяем, чтобы соседей не смущать. А я буду наведываться. Как отправлюсь на охоту, так обязательно к тебе заскочу.
- Нянька… - дочь голову не повернула, только руку с оттопыренным указательным пальцем подняла.
- Что нянька? Бери с собой! – от пьяного куража голова кружилась.
«Это же надо! Собственную дочь похищаю!»
Кошка морду высунула из-под лавки.
- И кошку бери! 
- Нянька… - а дочь опять за свое.
- Негоже девочке, словно воровке, жить крадучись, - нянька вышла вперед, растопырила руки словно крылья. «Ну чисто наседка, прячущая свое дитя». – У нее судьба иная. Все определено. Ступай, батюшка, с богом. А мы уж сами. Монастырь ждет. Слышишь, колокола в ночи гудят?
И действительно, разлился по лесу звон, заглушивший и голоса, и конское ржание, и ветер, что только что с завыванием тряс верхушки сосен. Собаки заскулили, лошади начали перебирать ногами, а иные и вовсе приседать. Печаль-тревога сжала сердце, легла камнем на грудь, не давая вздохнуть.

Берелив так и остался стоять у дороги застывшей фигурой, когда кони, впряженные в повозку, тронулись. Хлопнула дверь, щелкнул хлыстом кучер, ветер, очнувшись, бросил в лицо горсть снега. 
Через четверть часа царские люди отмерли. Их ноги вконец окоченели, а бороды покрылись паутиной снежных кружев.
- Что это было? - в глазах бывалых охотников читалось недоумение. Слеза, что ползла по щеке государя, застыла в спутанной бороде мерцающей бусиной.
- Ты прости меня, звезда…

- Кто ты, Мякиня?
Вместо ответа темный взгляд, заставивший вжаться в спинку сиденья.
- Приехали уже. Выходи.
Дверь резко открылась. С другой стороны порога женщина в черном. Глаза светятся радостью.
- Настоятельница, наконец-то!
- Здравствуй, сестра. Как ты? – расцеловались, как положено у монахинь, трижды. – Справлялась без меня?
- Ох, тяжко пришлось. Но ничего! Благое дело делаем.
- Сколько их уже?
- Под тридцать будет, но только двое явные.
- Я тебе третью привезла… - и пошла, не оборачиваясь. Чужие руки забрали кошку, помогли надеть шубку, нахлобучили на голову шапку.
- Настоятельница?! Моя Мякиня настоятельница монастыря Мятущихся Душ?
- А кто еще мог за царевной отправиться? – шепнула та, которую няня назвала сестрой, и припустилась следом за настоятельницей, по пути привычно раздавая распоряжения.
Крепкий на вид мужчина, поспешивший на помощь, крякнул, снимая сундук. 
– Драгоценностями он, что ли, набит?
Царевна ответила, думая совсем о другом:
- Книги. Там мои книги.
- А то своих мало, - хоть и был недоволен, но потащил.
- Сагдай всегда такой. Не обращай на него внимания, - рядом появилась еще одна женщина, которая проследила, чтобы возница снял второй сундук, который тут же унесли. Подхватив узел Мякини, она повела Стеллу по узкой дорожке, слабо освещенной факелами, воткнутыми прямо в землю. – Ворчит и ворчит. Благо силищей не обижен, чтобы на вратах стоять.
- Чтобы никого не выпускать? - в ошарашенном неожиданными вестями мозгу быстро нарисовалась картина, как она, царевна, рвется на волю, а Сагдай, вооружившись битой для игры в лапту, отправляет любительницу свободы одним шлепком назад.
- Чтобы никого не впускать. За вратами нечисти полно, каждую ночь скребется. Иногда даже приходится силу применять.

Стеллу затошнило. Если это та нечисть, о которой нянька в сказках рассказывала, то одного Сагдая на воротах мало.
Сопровождающая будто услышала.